Лоретта Чейз - Обольстительница в бархате

Ей никогда в голову не приходило, что можно воспламениться, не сунувшись в огонь, но Леони почувствовала, как вспыхнули у нее щеки, как жар разлился по всему телу от замешательства и разочарования, и от всепоглощающего гнева.

— Я не хотела останавливать тебя! — крикнула она. — И как ты можешь обвинять меня, когда сам заранее знаешь, как поведешь себя с женщинами. Не смей притворяться, что не пытался соблазнить меня с той минуты, как мы встретились в первый раз. И это твое идиотское пари! Для тебя не важно, выиграешь ты его или проиграешь, потому что собираешься выиграть то, чего реально желаешь. А что касается соблазнения, то тут ты дашь фору любому из тех, кого я когда-либо встречала. И, наверное, никогда такого не встречу, но здесь я не буду торопиться с выводами. Что ж, ты достиг своей цели. Удивлен? Возмущен? Что-то имеешь против?

— Это не то, о чем я думал.

— Ты еще о чем-то думал? — Она приподняла бровь. — Я полагаю, что нет. Ведь ты такой же, как и другие мужчины, в особенности аристократы, которым все быстро надоедает. Вы хотите того, чего не можете получить, а когда получаете, сразу теряете интерес. Вот и сейчас у тебя пропал интерес.

— Неправда…

— Смешно! — сказала Леони. — Но это у меня пропал интерес. Это мне скучно. Я хочу, чтобы ты ушел. Так и тянет сказать, чтобы ты убирался из моей жизни, но это будет непрактично. А я вся из себя такая деловая, упрямая и организованная. Ты внес анархию в мою работу, в мои обязанности, в мою жизнь. Ты и твой дурацкий кузен, который забыл, что провел ночь с девушкой, хотя обращает внимание на каждую поникшую ромашку и на каждую ласточку, которая может — или не может? — пострадать от смертельной простуды. — К собственному ужасу, она вдруг залилась слезами.

Лисберн стоял и смотрел на нее. Она схватила первое, что подвернулось ей под руку — это оказалась подушечка для булавок, — и швырнула в него.

— Леони!

Она кинулась к двери, пытаясь сдержать рыдания, которые разрывали ей грудь. Саймон перехватил ее на полпути, обнял и поднял на руки.

— Нет! — Замолотив кулаками по его груди, Леони начала вырываться. — Поставь меня на пол! Убирайся! С тобой все кончено.

Лисберн отнес ее к кушетке, как будто она была одной из тех чувствительных леди, которые при первой возможности готовы упасть в обморок от излишней впечатлительности или деликатного воспитания. С ней все обстояло по-другому, ей хотелось драться, хотелось биться. Он не стал ее укладывать, а сел на кушетку сам, не размыкая объятий, пока Леони продолжала яростно сражаться с ним и со скорбью, которая грозила задушить ее.

— Я ненавижу тебя, — выдохнула она. — Ненавижу тебя и твоего идиота-кузена. Вы все разрушили!

Уронив голову на его плечо, она все-таки сдалась и разрыдалась. Леони чувствовала себя несчастной — сбитой с толку, сломленной и полной ярости. И у нее был повод. Жизнь, которую она выстраивала с таким трудом, лежала в руинах. Еще ее угораздило влюбиться в римское божество, и никому не было известно, к чему это приведет.

Лисберн не мог оставить ее во так — одну, рыдающую.

Да он в любом случае не смог бы оставить ее и уйти.

Сейчас она лежала у него на руках, теплая, вся в слезах, растрепанная. Прическа у нее практически рассыпалась, накладные пряди волос открепились. Поэтому, чтобы занять себя чем-нибудь, пока не придумает, что делать дальше, Саймон начал разбирать ее прическу.

Сначала вытащил цветы, потом осторожно отцепил накладные пряди вместе с лентами, вынул шпильки из локонов на затылке и освободил все волосы. Пряди, уложенные в пучки над ушами, тоже обмякли и обвисли, он распустил их по плечам.

Пока Лисберн занимался волосами, она затихла. К тому времени, когда он вытащил последнюю шпильку, Леони подняла голову и села, отвернувшись от него и не открывая глаз.

Он посмотрел на нежную линию шеи и понял, что не уйдет отсюда в ближайшее время.

«Ты достиг своей цели», — сказала она. Однако Саймон не знал, как это объяснить, потому что не мог понять, что заставило его в тот момент поступить так, а не иначе. Если бы он не заключил ее в объятия, это было бы понятно. Но он потерял над собой контроль, поцеловал ее, прижал к себе. И потом, каждый раз, когда пытался уйти, это становилось все труднее, да и, казалось, не имело смысла.

Ему и сейчас плохо думалось. Все эти волнения — страсть, гнев и что-то там еще — как будто по-прежнему оставались рядом с ними, бурлили в глубине, не выходя на поверхность, и мешали ему мыслить ясно.

Он держал в объятиях прекрасную женщину, от которой исходил чудесный аромат и тепло и рядом с которой можно было бы оставаться хоть целую вечность. И он распустил ей волосы, которые тяжелой волной покрыли ее плечи и упали на спину.

Ему захотелось увидеть, как эти рыжие кудри лежат на ее обнаженной спине.

Он нащупал крючки на застежке сзади и принялся расстегивать на ней платье, начав с самого верха, от линии выреза. Леони сделала короткий вдох, потом выдохнула, но не сказала ни слова. Она сидела очень тихо и ждала.

Лисберн тоже молчал. Думать не получалось. Слишком велик был риск сказать что-нибудь не то.

Сосредоточившись на крючках и петельках, он быстро проделал путь вдоль спины вниз. И понял, что сам задышал чаще, когда платье разошлось на две половинки и стал заметен аккуратно простроченный корсет. Из-под отделанного черными кружевами корсета виднелась нижняя сорочка из тонкого полотна. Саймон не удержался, поцеловал Леони в затылок и продолжил ласково целовать, спускаясь ниже и ниже, пока его губы, дразня, не наткнулись на край сорочки.

Он услышал, как она сделала глубокий вдох и осторожно выдохнула. Выдохнула прерывисто.

Его тоже немного потряхивало, пока он расстегивал два больших крючка у нее на талии со стороны спины. Теперь платье распалось целиком. Между двумя его половинками образовалось длинное, узкое, ничем не прикрытое пространство, которое доходило до складок юбок. Но даже сейчас, чтобы избавить ее от верхней половины платья, нужно было хорошо потрудиться, отстегнуть пышные рукава, а потом стянуть их. Тем не менее это ему удалось, и достаточно быстро, учитывая, что до сих пор Лисберну редко приходилось иметь дело с подобными деталями дамского туалета. Просто не было нужды. Опытные женщины сами находили способ освободиться от всего ненужного заранее. Но в большинстве случаев он не обращал внимания на наличие одежды на женщине.

Сейчас все было по-другому, хотя он вряд ли сумел бы объяснить, почему и с какой стати.

Просто у него возник план, общая идея о том, как отдельные части соединяются в единое целое. Более того, он принялся изучать, как устроено ее платье, и придумывать, как разобрать его на составные.