Лёля Фольшина - Пятое время года. Книга 2

– Складно врет Ножин, – заметил старший офицер «Новика» Андрей Лазарев, – за возвращение из ада стоит выпить.

Его слова покрыл дружный смех и звон бокалов.

Митя Чернышев постарался пораньше уехать из собрания на квартиру не только потому, что сумасшедший день его ужасно вымотал, и больше всего на свете мичман мечтал выспаться в мягкой чистой постели: в кармане его парадного кителя лежал листочек со стихотворением про сегодняшний бой, которое написал квартирмейстер крейсера Александр Галятин, и граф очень хотел скопировать эти стихи для Лики.

В неделю Жен-Мироносиц в парижском доме Чернышевых намечалось небольшое суаре по случаю праздника и того, что Стефану только что сровнялось четыре месяца, и Василий Сергеевич решил представить сына публике. С самого утра Аглая была занята приготовлениями, и только ушла к себе покормить малыша и немного отдохнуть, как в дверь позвонили. Решив, что пришел очередной посыльный и, зная, что Василия Сергеевича еще нет дома, графиня уложила сына в колыбель и, накинув на плечи шаль, собралась выйти, чтобы дать распоряжения, как дверь отворилась, пропуская испуганную Мари:

– Madam de la comtesse, y a un homme un en uniforme, et une fille avec lui (графиня, там мужчина какой-то в мундире и девочка с ним (фр.)) – быстро заговорила та, – une petite fille, il vous demande (маленькая девочка, он вас спрашивает (фр.))

– Какая девочка? – удивленно спросила Аглая по-русски, забыв, что Мари русской речи почти не понимает, – quelle fille? (какая девочка (фр.)), – тут же поправилась графиня, – restez avec le bébé (посиди с малышом (фр.)), – кивнула горничной, открывая дверь. – Я сейчас.

В холле в самом деле были мужчина и ребенок, лиц которых Аля с высоты антресолей разглядеть не могла, но стоило ей спуститься на один пролет, как ноги сами понесли вниз чуть не бегом:

– Котя, Котенька, – графиня с разбегу повисла на шее брата, – родной мой, ты приехал, – быстро говорила она, вглядываясь в уставшее и какое-то посеревшее лицо Константина Закревского. – Кто это, что за ребенок, что случилось? – отстранившись от брата, Аля наклонилась к девочке, уткнувшейся в шинель ротмистра. Малышка повернула голову, и молодая женщина не смогла сдержать крик удивления. – Оля? Оленька? Как же это? – графиня начала раздевать крестницу, шепча ей на ухо ласковые слова, а потом снова обратилась к брату, и на этот раз голос ее был строгим и чужим. – Извольте, Константин Ильич, объясниться, как вы тут оказались, и почему Олюшка с вами? Где барон? Баронесса?

– Алюша, погоди с расспросами, дай в себя прийти, дороги страшные, прикажи лучше ванну, и девочку пусть спать уложат, после поговорим, – отдав слуге верхнюю одежду, Закревский обнял сестру, – устал я, милая, не чаял уже добраться, право, прикажи ванну и коньяку.

– Хорошо, Костя, – сердце графини сжалось от дурного предчувствия. – Василий Сергеевич скоро будет, проходи в гостиную, я сейчас распоряжусь.

Вернувшись через полчаса в гостиную, Аглая нашла брата дремлющим на диване. Видимо, тепло дома и выпитый коньяк разморили уставшего ротмистра, и он даже не нашел в себе силы дойти до ванны.

– Тимофей, – кликнула Аглая камердинера мужа, одного из немногих русских слуг в доме, – это мой брат, граф Закревский, проводи его в ванну. Вещи, – графиня указала на чемодан и портплед, – снеси в гостевую на первом этаже и мундир ротмистру почисти, боюсь, другого у него с собой нет. – Отдав распоряжения, она прошла на кухню приказать, чтобы поставили на ужине еще один прибор, и вернулась к себе.

Аля терялась в догадках, что могло случиться, и встретила пришедшего домой супруга едва не в слезах.

– Василий, беда у нас, чует мое сердце, беда, – едва Чернышев появился в детской, куда он всегда заходил первым делом поцеловать сына, сказала графиня, прижимаясь к мужу и ища утешения в его объятьях.

– Что, mon coeur, что случилось, Аленька? – Василий с готовностью обнял жену и принялся легонько поглаживать ее по спине и вздрагивающим плечам, – что с тобой, моя хорошая? Кто приехал-то? Вести дурные привезли?

– Костя, – тихо проговорила Аглая, – Костя и Оленька с ним.

– Quelle est cette Olenka (какая такая Оленька (фр.))? – граф пытался говорить шутливо, чтобы Аглая быстрее успокоилась, чувствуя, что приезд брата и этой неведомой ему Оленьки сильно тревожат супругу.

– Велио. Дочка Мари и Андрея Петровича, крестница моя, – только и смогла выговорить графиня и, не сдержавшись, заплакала, уткнувшись в сюртук мужа.

– С какой стати? – брови Василия недоуменно поползли вверх, – выкрал он ее что ли? Надо срочно в Москву телеграфировать, узнать, что там произошло.

– Не надо в Москву, граф, не трудитесь, я расскажу, – в проеме двери неожиданно возник Константин Ильич Закревский, – извините за вторжение, и, я думаю, сестрице лучше здесь обождать, пока мы поговорим.

– Хорошо, ротмистр, пройдемте в кабинет, – Чернышев поцеловал супругу, взглядом прося ее не волноваться, и вслед за Закревским покинул детскую.

Аглая опустилась в кресло и прикрыла глаза, пытаясь успокоиться и не накручивать себя прежде времени, но, не выдержав сидения в одиночестве, прошла в гостиную и приказала подать чаю.

Всю дорогу от Москвы до предместья Парижа ротмистр прокручивал в голове диалог с графом Чернышевым. Он намеревался отдать ребенка, выдвинуть свои условия и, урегулировав все, уйти. Остановиться предполагал в гостинице, к Чернышеву лишь наведаться и, вполне возможно, сначала одному. И лишь договорившись обо всем, привезти Олю. Только в пути он очень привязался к девочке, да и многое передумал, а то, с какой радостью Аля бросилась ему навстречу, вовсе смешало все планы, и теперь он положительно не знал, как начать разговор, потому сидел в предложенном ему графом кресле молча.

Василий Сергеевич тоже разговора не начинал, лишь терялся в догадках, что именно произошло в Москве, и отчего младший из братьев Закревских сидит сейчас тут перед ним, изрядно выпивши, имея сказать что-то важное, и при этом молчит.

– Курите, Константин Ильич, – Чернышев достал из кармана портсигар и предложил ротмистру.

– Благодарю, – Закревский взял папиросу, слегка помял ее в пальцах, понюхал, но отчего-то курить не стал, – хороший табак у вас, Василий Сергеевич.

– Не жалуюсь, – кивнул граф, затягиваясь, – к делу, прошу вас, там Аглая места себе не находит, а мы тут рассусоливаем, ровно барышни кисейные.

– Мой брат убит на дуэли в Москве почти месяц тому, – выдавил из себя Закревский и замолчал.

Василий ждал, не перебивая, предпочитая не задавать наводящих вопросов, пока не очень понимая, куда клонит ротмистр.

– Только и соперник его в ту же ночь от раны скончался. Доктор Бартенев ничего сделать не смог, – продолжил Константин свою сбивчивую речь, но услышав имя семейного врача, Чернышев не выдержал, смяв в ладони папиросу, вскочил с кресла и буквально вцепился в ворот рубашки шурина.