Максим Греков - В тени креста

Братья Курицы враз стали серьёзными.

– Противостоять нужно, – твёрдо сказал дьяк.

– Противостоять, но кому? Митрополиту? Софье? – возмущённо развёл руками Никита Беклемишев.

– Понимаю, согласно кивнул Фёдор Курицын, в открытую тут ничего не выйдет, однако есть мысли, как окоротить греков из тайной службы, а это уже не мало, тем более Иване с ними хорошо знаком, если конечно не испугается, – дьяк пристально посмотрел на Берсеня.

– А я не из пужливых! Но как? Разве за этими дьволами-греками угнаться, – вспыхнул Иван Беклемишев.

– В сём я тебе могу помочь, – снова улыбнулся Фёдор Курицын. – Всё устрою, покажу все ходы и выходы. Только для этого, надо прямо сейчас обо всём договориться. Ты же боярин вольный, и можешь вовсе оставить свою нынешнюю службу, однако, чтобы не вызывать лишних кривотолков, отчего бы тебе не перейти в разряд нашего посольского приказа? Оно конечно, посольская служба, может, тебе и не по характеру, но она весьма казиста к тому делу, о котором ты сейчас радеешь. Да и…, – дьяк неожиданно широко улыбнулся – …негоже молодцу проводить дни свои в черпании чернил, да шуршании свитков.

– То есть ты предлагаешь службу в своём приказе? – сощурился Берсень.

– Внешне да, а на самом деле – даю тебе в руки все мне известные ниточки, и волю распутывать их, ведь куда бы ты ни пожелал поехать, всё это будет как бы по делам приказа.

– Э…, как же это? Всё так просто? – удивлённо закрутил головой Никита Беклемишев. – А что государь, он как же?

– С государем я сам всё берусь устроить, – почти ласково проговорил дьяк Курицын.

– Тогда и раздумывать нечего, по рукам, – воскликнул Берсень. Своим быстрым ответом он удивил Курицыных и ошарашил отца.

– Ну, коли ты так скоро решил…, значит приходи завтра, поутру, к государеву красному крыльцу, а оттуда напрямки в приказ, там запишем тебя в разрядную грамоту, – с плохо скрываемым удивлением проговорил дьяк.

– Давайте поднимем чаши! – резво предложил Волк.

Беклемишевы разом встали и подняли свои кубки, сделали по малому глотку и поставили.

– Стало быть, пора и честь знать. Коли токмо об этих делах звал ты нас говорить, то мы, пожалуй, пойдём, – искоса глядя на сына, вымолвил Никита Беклемишев.

– Да…, пожалуй, что да, – рассеяно, ответил Фёдор Курицын, – об остальном опосля…, – добавил он, встав из-за стола.

Беклемишевы отдали поклоны, и вышли на двор, братья Курицыны остались в трапезной вдвоём.

– Эк, как Курицыны всё закрутили…, – задумчиво сказал отцу Берсень, когда они выехали со двора дьяка.

Никита Васильевич ответил сыну не сразу. Бросил взгляд по сторонам и даже чуть придержал коня, отставая от едущего впереди холопа Сёмки.

– Мда…, разговор получился «с душком», – наконец пробурчал старший Беклемишев, – и уж очень мне не по нраву брат дьяка Федора – косматый Иван. Не зря в народе его «волком» кличут. Ну, ведь есть не человек, а басалай. С ним, не то, что дело иметь, сидеть за одним столом противно, иной смерд благообразнее, чем этот звероподоб.

Уловив, что сын не разделяет его настроения Никита Васильевич, оставил разговор о брате дьяка, и продолжил свою речь уже в такт мыслям Берсеня:

– Я вот в толк не возьму, как это митрополит, Софья и греки – эти Ласкари…, всё так провернули и зачем это всё им? Зачем загубили нашего ката?

– Не терплю я этих греков батя… Хитрые, высокомерные и глазами так и шарят вокруг, так и шарят…. Вот прям, вытащил бы саблю и…, так и изрубил бы каждого из них на месте! Но при этом…. Я совсем не уверен, что они сколь-либо причастны к убийству Силатния и его брата, – резанул отцу Иван Беклемишев.

– Да?

– Угу… Я именно потому и согласился на это сальное предложение дьяка, чтобы иметь случай самому до всего доискаться. Да и…, чего скрывать, нынешняя служба в приказе мне не по нутру. Надоело сидеть средь духоты писарской, вольной дороги хочу.

– А Борис Лукомский? Греки же его…, или они и тут не касаемы?

– Да, скорее всего не косаемы, – уверенно кивнул головой Берсень. – Сам подумай, батя, стоило тащить на Москву Бориса, если грек Илья мог его кончить ещё в Литве? Но он зачем-то его привёз, и более того – отдал нам?

– Мда, загадка, – нахмурил брови Никита Васильевич, – но, может, стоит, о всех этих сомнениях известить государя?

– Даже не вздумай отец! Во-первых, он может счесть, что я не держу данного ему слова о молчании, это может так и есть, но не в этом дело… Во-вторых, что нам доподлинно ведомо? Домыслы братьев Курицыных, да мертвяки, которые, кстати, теперича и не сыщутся. Сам же учил меня не ронять слова в пустой омут. А это именно такой случай. Мы свою преданность государю делом докажем.

– Так-то оно так, – согласился старый боярин, – но, а как же, быть с государыней Софьей? Ведь, согласившись на службу для дьяка, ты в такую бучу встреваешь, что осерчай она – не сносить головы не тебе, не мне.

– А вот тут ты прав отец, хоть мне и не по нутру, многое из того, что она делает, но ложиться поперёк дороги государя и государыни мне не след. Буду всё делать с опаской. Тут ведь главное, что все смутные дела и разговоры – это удел Курицыных, пускай у них на этом портки преют, коли такова их затея. А я, всего лишь выполняю волю, головы посольского приказа, у коего, теперича, так же, как и ты, состою под началом.

– Хитро сынка. А ты – молодец! Знать не зазря, ты, с хитроумным Гусевым столь времени в единой упряжке был, перенял науку–то, – с гордостью двинул кустистыми бровями Никита Васильевич.

Берсень в ответ лишь подмигнул отцу и дал пятками коню под бока, нагоняя едущего впереди Сёмку. О своей недавней стычке с младшим из Ласкарей он решил ничего не говорить.

Дьяк Фёдор Курицын второй раз за день торопился в кремль. Только теперь ему надо было успеть предстать перед государем.

После разговора с Беклемишевыми, он пребывал в сомнениях.

Возможно, что в довершении ко всему подействовали слова брата, который после того, как Беклемишевы выехали со двора, спросил с кривой усмешкой: «А не ошибся ли ты часом, брате, выбрав этих людей для дела? Молодой Беклемишев вовсе не так прост, как это казалось ранее».

– Ошибся – не-ошибся, а теперь уже всё закрутилось, – вслух произнёс дьяк.

– Что? – обернулся к нему возница.

– Поторопись, говорю… – резко ответил ему Курицын, и тот, привстав на месте, прошёлся по спинам коней кнутом.

Возок дьяка понёсся к кремлю стрелой.

«Однако, ежели что… их слова против наших и боле ничего» – подумал Фёдор Курицын, вспомнив утренний разговор с Мирославой. «Как будто местами поменялись», – усмехнулся про себя дьяк, когда его возок остановился возле красного великокняжеского крыльца.