Джин Соул - Сапфир и золото

Лучесвет притих и остаток пути до логова хрустального полоза думал о том, как велика земля.

— Мы на месте! — провозгласил Нидхёгг и, сделав несколько кругов над верхушками деревьев, стал спускаться, описывая спирали, к поросшему молодыми ёлками холму.

В холме обнаружилась широкая, уходящая глубоко в землю нора. Огден сначала долго нюхал воздух, прежде чем в неё лезть, недовольно заметил: «Смердит!» — и всё-таки полез, безопасности и удобства ради сунув Лучесвета под мышку. Пахло в норе, конечно, мерзостно, даже Лучесвету пришлось несладко, что уж говорить о Нидхёгге, нюх которого был необыкновенно острый, как и у всякого дракона!

Нора обрывалась широченной пещерой, своды которой держались еловыми корнями. Лучесвет даже подумал, что ёлки наверху насадили специально. В левом углу было навалено разное добро, Нидхёгг сразу оживился и ощетинился чешуей: золотишко тоже имелось. А в правом лежал исполинский скелет хрустального полоза, всё, что от него осталось: гигантский череп, кости и невероятных размеров чешуйчатый хвост. Огден тут же ухватил этот хвост, вытряс из него кости и заглянул внутрь.

— Прочная шкурка, — заметил он удовлетворённо, — не порвётся, если её набить.

— Набить чем? — не понял Лучесвет.

— Тем, что тут отыщется, — отозвался дракон и принялся рыться в хламе, сваленном в левом углу пещеры, то и дело что-нибудь показывая Лучесвету: драгоценный камень, золотой браслет, кубок из серебра… Всё, что находил, он тут же отправлял в мешок из хвоста. Лучесвету было немного неловко, что они мародёрствуют, но Нидхёгг такими пустяками не озадачивался: лежит бесхозное, значит, надо пристроить, а вернее, присвоить, чтобы добро зря не пропадало!

Среди костей полоза были и человеческие останки. Видимо, не врали слухи: полоз убивал и ел людей. Скелеты, в основном, были женские. Лучесвет даже призадумался: а нет ли среди них и русалочьих? Выяснить, как окончил жизнь хрустальный полоз, не удалось: Лучесвет хоть и оглядел его кости и череп, но никаких следов насилия не обнаружил. Может быть, он вообще умер от старости? Ни книг, ни свитков в пещере не нашлось, так что ничего нового о полозах они не выяснили.

Впрочем, Нидхёгг уже и так узнал, что хотел: драконья кровь — вот что избавит Лучесвета от участи всех людей! Правы были драконьи инстинкты!

Он завязал мешок из хвоста найденной среди прочего хлама верёвкой, перекинул его через плечо и сказал:

— Ну, можно и домой возвращаться. На первый раз достаточно попутешествовали.

— Как же ты и меня и мешок потащишь? — обеспокоенно спросил Лучесвет.

— Мешок в лапах потащу, — ответил Нидхёгг и, превратившись в дракона, крепко впился задними лапами в хвост-мешок. — Драконы только так сокровища и таскают. Залезай на спину. — И он пригнул шею, чтобы Лучесвет мог на него влезть.

По возвращении в Волчебор Нидхёгг первым делом напоил Лучесвета кровью с ядом.

— Каждый день у меня пить будешь! — пообещал Огден, встряхнув бурдюк.

— Не переборщить бы, — жалобно сказал юноша. Не слишком ему нравилась драконья кровь на вкус: в горло будто жидкий огонь вливали! А от привкуса яда щипало в носу — до слёз.

Нидхёгг, не церемонясь, сцапал Лучесвета и заставил напиться из бурдюка, приговаривая:

— Драконьего снадобья много не бывает.

— Фу! — с отвращением сказал Лучесвет, когда дракон его отпустил. — Я, конечно, знаю, что ты для моей же пользы… но — фу!

Огден отхлебнул из бурдюка и пожал плечами:

— Ничего так на вкус, зря ты кобенишься. Но если хочешь, я могу ещё и мёду туда примешать. Может, не так противно будет глотать.

Лучесвет представил себе этот чудовищный вкус и поспешно отказался.

Нидхёгг присовокупил притащенные сокровища к своим и уселся в углу, где у него была свалена в кучу хрустальная чешуя, а теперь ещё и хвост полоза, и начал сортировать чешуйки по размеру.

— Что ты делаешь? — полюбопытствовал Лучесвет.

— Смастерю тебе доспехи, — объявил Огден, — получше, чем у золотого дракона.

— А ты умеешь мастерить доспехи? — удивился юноша, садясь напротив.

— Не пробовал, — признался чёрный дракон, — но раз у золотого дракона получилось, то и у меня получится.

Получилось не сразу. Далеко не сразу. Чешуйки были мелкие и зачастую ломались или гнулись, не выдерживая натиска пальцев дракона, так что одни только наручи Нидхёгг мастерил целых полгода, а панцирь ещё дольше: Огден его на три раза переделывал. Лучесвет предлагал, конечно, спросить совета или книжку о доспехах у Эмбервинга, но дракон отказался наотрез:

— Сам справлюсь. Что я, не дракон, что ли…

Лучесвет вообще никогда не слышал о драконах, мастерящих доспехи, но приятелю старался помогать по мере сил и возможностей.

Хрустальные доспехи вышли на славу! И когда Лучесвет всё-таки стал королём Волчебора и вышел к людям в сияющих на солнце доспехах, в собольей накидке на плечах да ещё и с чешуей кое-где на коже (ему как раз пришло время обрастать хрусталём) и принял у них корону, которую проворный Нидхёгг тут же водрузил юноше на голову, то волчеборцы мигом решили, что Волчебор теперь будет не Волчебором называться, а Хрустальным королевством. Звучало не в пример лучше, чем старое клыкастое название, тем более что и волков-то в округе не осталось: всех дракон переел!

— Время пришло! — изрёк Эмбервинг.

Голденхарт, успевший за книжкой задремать, встрепенулся:

— Что? Где?

Дракон приложил палец к губам и кивнул в сторону окна. На подоконнике сидела Сапфир, обвив колени руками, и задумчиво смотрела в клубящиеся осенним дымком облака. Золотистое сияние окутывало её стан, и она то превращалась в девочку, то принимали истинный облик и становилась юной девой. Выходило это, кажется, непроизвольно.

— Полагаю, — понижая голос, добавил Дракон, — что вскорости она останется в истинном облике навсегда.

— Ты думаешь? — спросил менестрель, откладывая книгу.

— Разве ты не заметил? Она стала реже шалить, — объяснил Эмбер, — и всё чаще предпочитает сидеть в башне, чем носиться по округе. Пришло время взрослеть.

Голденхарт испытывал некоторое сожаление, хотя и понимал, что это неизбежно.

— Сапфир! — позвал он.

Сапфир тут же соскользнула с подоконника и, превращаясь в девочку, оказалась на шее у менестреля. Эмбер опять чуточку взревновал.

— Как же я тебя люблю, Солнышко! — сказала Сапфир, устраиваясь у него на коленях.

— О чём ты размышляла там, у окна? — спросил Голденхарт.

— Я ведь дракон, так? — спросила она, и её личико стало не по-детски серьёзным.

— Конечно, дракон, — подтвердил Эмбервинг. — Что это за вопросы?