Надежда Волгина - Заземелье [СИ]

Ужин подходил к концу. Я знала, что через считанные минуты все закончится, и растягивала их, как могла. Просить второй раз добавку не рискнула, иначе Филипп догадается о моем притворстве и усилит бдительность. Настала пора говорить «спасибо» и вставать из-за стола. Что я и сделала, собрав всю свою волю в кулак.

Филипп тут же оказался рядом со мной. Наверное, испугался, что я могу потерять сознание, теперь уже от обжорства. Не смогла удержаться и заглянула в его глаза, которые тут же начали темнеть. Он стоял так близко, что я чувствовала тепло, исходящее от него. Ну протяни руку, дурочка, дотронься до него в последний раз. Ведь в лесу тебя ждет почти верная смерть. Именно этого я опасалась больше всего, а не того, что он меня поймает.

Я подняла руку и кончиками пальцев коснулась его щеки. Он тут же перехватил ее и прижал ладонью к своим губам. По телу моему побежали мурашки, а ноги тут же подогнулись в коленях, так что Филиппу пришлось подхватить меня. Наши губы, казалось, сами потянулись друг к другу и слились в жарком поцелуе. Я отдавалась ему вся, пытаясь нацеловаться на всю мою недолгую оставшуюся жизнь. Руки Филиппа блуждали по моему телу, и вот уже халат валяется у ног, а губы его целуют мою грудь сквозь тонкую ткань сорочки.

Он подхватил меня на руки и перенес в гостиную, опустил на пушистый ковер возле ярко пылающего камина. Ткань сорочки поползла вверх. Его руки прошлись по моему телу, интимно лаская его и снимая сорочку. И вот я уже лежу перед ним совершенно нагая, сгорающая от страсти, которую так желаю и ненавижу одновременно. Филипп снова склонился надо мной и прикоснулся к груди, накрывая сосок губами и заставляя меня стонать и выгибаться ему навстречу. Рука его гладила мой живот, спускаясь все ниже, пока не добралась до внутренней поверхности бедра. Он легко согнул одну мою ногу в колене, да я и не сопротивлялась. Все мои желания были сосредоточенны на одном, чтобы он поскорее коснулся заветного бугорка. Но Филипп сделал это лишь мимолетно и тут же вернулся к животу и к груди.

— Ты уже такая влажная, — выдохнул он мне в губы, накрывая их своими. — Я безумно хочу тебя, — прервал он поцелуй, возвращая руку к самому сокровенному, погружая пальцы в мою плоть, принимаясь терзать ее в сладостной пытке.

— Так возьми меня! — взмолилась я. Пусть это случится сейчас. Не хочу умирать, так и не познав, как это быть с мужчиной.

— Не могу, — простонал он. — Но я сделаю тебе хорошо.

И он принялся осыпать поцелуями мою шею, грудь… спускаясь все ниже. Только тут до меня дошел смысл его слов. Снова, в силу каких-то неизвестных мне обстоятельств, он не доведет начатое до конца. Продираясь сквозь всепоглощающую страсть, эта мысль достигла моего сознания. Я так не хочу! Мне надо или все, или ничего!

Я резко оттолкнула Филиппа, так что он упал на спину. И плевать, что он может догадаться о моем притворстве, поймет, что я гораздо бодрее, чем прикидывалась. В данный момент меня интересовало только то, как сделать так, чтобы он больше не смел ко мне прикасаться.

— С ума сошла? — Филипп сел и возмущенно смотрел на меня.

— Не смей меня больше трогать никогда, ты, похотливая скотина!

Я смотрела на него, даже не пытаясь замаскировать ненависть.

— Да что с тобой? — он выглядел растерянным.

— А ты не догадываешься? — больше всего мне сейчас хотелось плюнуть ему в лицо.

— Ты злишься, от того что я не могу быть с тобой, — осенило его.

— Ответь мне на один простой вопрос, — я уже тоже сидела рядом с ним, одетая в сорочку, — для кого или для чего ты бережешь меня?

Я с волнением наблюдала за сменой эмоций на его лице — от упертого желания играть в молчанку, до решения сказать мне правду.

— Ты представляешь для нас двойную ценность. Потому что ты девственница и жительница другого мира, — наконец, заговорил он. — Не представляешь, какая мощь сокрыта в тебе, как много пользы она способна принести нашей земле…

Больше я его не слушала. Только сейчас я осознала всю меру его фанатичности. Он ничем не отличается от всех тех мужланов, что допрашивали меня на совете. И он никогда не пойдет против них и своих законов. Да и не надо ему это. Для него я лишь очередная игрушка, коих у него много.

— Проводи меня в комнату. Я спать хочу, — попросила я, не глядя больше на него. В душе любовь боролась с отвращением. И я даже не знала, кто мне более противен: он со своими фанатичными убеждениями или я, находящаяся под властью нелепого чувства?

Филипп не стал спорить. Он больше не пытался прикоснуться ко мне. Принес халат из кухни и помог мне его надеть. По лестнице поднимался рядом, поддерживать себя я ему запретила. Даже идти с ним бок о бок было противно, а уж его касания сейчас я бы просто не вынесла.

Мне было очень страшно от того, на что собиралась решиться. За окном царила непроглядная тьма. Я старалась бесшумно ступать по комнате, чтобы не дай бог Филипп не услышал. Оставалось надеяться, что он уже спит. Но на всякий случай побег планировала осуществить не раньше полуночи.

Пальцы дрожали и не слушались, когда я связывала концы простыней. Надо бы спуститься на кухню и накрутить хотя бы бутербродов в дорогу. Но я до ужаса боялась разбудить Филиппа и упустить свой единственный шанс. Мне и так предстояло сделать столько, прежде чем окажусь далеко отсюда.

Я упорно гнала мысли о чужом и враждебном лесе. Куда пойду? Что буду делать? Это все я решу потом. В конце концов, говорят замерзать совсем не больно и не страшно. Сяду в сугроб и усну. В любом случае, я выбираю смерть, чем такую жизнь.

Ровно в полночь громко пробили часы в каминной комнате. Я задрожала от страха, настолько пугающе они прозвучали в тишине. Как я раньше-то их не слышала? А если их бой разбудил Филиппа?

Еще с полчаса я полностью одетая прислушивалась к тишине в доме, не скрипнет ли половица в соседней комнате, где, как я знала, находилась спальня Филиппа. То и страшило, что в данный момент нас разделяла лишь тонкая перегородка. Да еще и дверь моя не закрывалась изнутри. А тянуть и дальше было нельзя.

Выждав положенное время, я подошла к окну и на пределе аккуратности открыла его. В комнату проник ледяной воздух, к ночи мороз усилился. Мелькнула мысль, что тонкий, типа лыжного, костюм на мне ненадолго защитит от холода. Хорошо хоть на ногах обыкновенные валенки, и толстыми перчатками меня снабдил Филипп.

Край одной простыни я привязала к спинке кровати, которая на мое счастье находилась прямо возле окна. Оставалось надеяться, что узлы, которые были вовсе не морскими, выдержат тяжесть моего тела. А длины простыней должно было хватить до земли.

Если бы не перчатки, содрала бы я свои руки в кровь, потому что спуском мое стремительное скольжение назвать можно было с натяжкой. Уже через секунду я оказалась в сугробе, наделав, как мне чудилось, немало шума.