Надежда Волгина - Заземелье [СИ]

Теперь я понимала, чем их мир отличается от нашего. На первый взгляд все то же самое, даже смена времени года такая же, как у нас. Но тут все идеальное, куда ни глянешь. Чем-то деревья в лесу, особенно сейчас, в белом убранстве, как в соболином меху, напоминали мне их мужчин. Такие же красивые и надменные, лишенные сострадания и простых человеческих радостей. Здесь совершенно нет ветра, словно и ему запретили дуть, чтобы не нарушить идеальную картину спокойствия. На небе ни единого облачка, и что-то мне подсказывало, что тут всегда так. Но это же противоестественно для зимы, когда чаще наползают снеговые тучи и можно неделями ждать скупого солнечного света. Интересно, есть ли тут звери? Или к ним у населяющих этот мир мужчин примерно такое же отношение, как к своим женщинам? Хотя нет, судя потому, в каком дефиците у них тут мясо, животных либо очень мало, либо к ним относятся, как к святыне.

Я брела по ровной, утоптанной тропинке и не могла не думать, что ходят тут преимущественно одни мужчины. Судя по серости женских лиц, они годами, а то и десятилетиями не видят дневного цвета. Что же за гадство тут творится? И как можно допускать такое?

— Что-то ты сегодня молчаливая какая-то? — раздался за спиной голос Филиппа.

Он сопровождал меня на прогулку, разве что в ошейник не заковал. Шел на определенном расстоянии, не сокращая и не увеличивая его.

— А толку с тобой разговаривать? — буркнула я себе под нос, но он расслышал.

— В каком смысле?

— А в таком! — я резко развернулась, так что он чуть не налетел на меня. Выглядел при этом ошеломленным, чему я тихо порадовалась — хоть так удалось на время стереть маску надменности с этого красивого лица. — Еще ни на один вопрос ты мне не ответил? Или ты хочешь, чтобы я беседовала с тобой на отвлеченные темы? Может, поговорим о литературе? Или театре?

— У нас нет ни театров, ни книг, — без тени улыбки ответил он, уже успев совладать с собой.

— Естественно, зачем они вам?

Если кучка особей мужского пола считает себя идеальными во всех отношениях, то зачем им нужно просвещение и духовное воспитание. А их забитые женщины, наверное, и вовсе о таком не слышали.

— Но я люблю читать книги и часто бываю в ваших театрах.

Теперь настал мой черед удивляться. Скажите пожалуйста, да он ценитель прекрасного.

— Что еще ты хочешь узнать? — все так же спокойно поинтересовался Филипп.

— У меня единственный вопрос, на который ты отказываешься отвечать. Зачем я тут?

Я заметила колебания на его лице, и робкая надежда зародилась в душе. Быть может сейчас я что-то узнаю, хоть самую малость.

— Я не могу тебе на него ответить… пока, — добавил Филипп после паузы, и у меня в душе опять все опустилось. — Могу сказать лишь, что так вышло.

— Что значит вышло?! — я едва ли не кричала. Гнев накатил такой силы, что распирал изнутри. Мне хотелось обхватить его точеную шею руками и душить, пока не расскажет правды. Хотелось бить его по красивому лицу, пока оно не превратиться в кровавую маску, чтобы стереть это безразличное выражение. А лучше всего мне ослепнуть и оглохнуть прямо сейчас, чтобы не видеть и не слышать его. Может хоть так станет легче, да смогу умереть спокойно. Хотя этого мне, скорее всего, ждать осталось недолго. Если не найду возможности сбежать… О том, что ждет меня в этом мире, пусть и на воле, старалась не думать раньше времени. — Что значит вышло? — повторила я, и на глазах выступили слезы. Злость сменилась отчаянием. Не может свободолюбивая птица жить в клетке. А я себя сейчас чувствовала именно такой.

Я отвернулась от него, не желая показывать слезы, и ускорила шаг, насколько хватило сил. Но буквально через секунду Филипп схватил меня за руку и повернул к себе лицом.

— Если я скажу, что ты оказалась здесь случайно, тебе станет легче? — всматривался он в мое заплаканное лицо.

— Тогда почему вы меня не отпустите домой? — всхлипнула я.

— Это против правил. Совет не позволит уйти тебе, да и опасно отпускать человека, который знает про наш мир.

— Хорошо. Тогда разрешите мне жить тут, но так, как я того хочу.

— Это против правил. Женщинам тут отведена определенная роль, а ты лишь одна из них.

— Но я не ваша женщина! — снова закричала я. Это уже напоминало начало истерики. Я вся затряслась, и Филипп был вынужден прижать меня к себе.

— Успокойся, тебе вредно сейчас нервничать.

— Да что ты заладил: вредно, успокойся… Как может быть вредно что-то тому, кого принесли в жертву?!

Я вырывалась и рыдала. Мне уже было все равно, как я выгляжу, что он подумает… Лишь бы не видеть и не слышать его.

Филипп вынужден был меня отпустить, чтобы я сама же себе не навредила. Я побежала, куда глаза глядят. Но надолго меня не хватило — силы оставили почти сразу же, и я повалилась в снег. Филипп вытащил меня и принялся отряхивать. Но к тому моменту я уже еле стояла на ногах, и всю обратную дорогу к дому он нес меня на руках.

К обеду я не спустилась, хоть Филипп и настаивал. Не то чтобы я чувствовала себя уж больно плохо, просто мне хотелось, чтобы он так думал. На самом деле, когда истерика закончилась, и я отлежалась с час, то поняла, что ко мне возвращаются силы. Но следовало копить их и прикидываться слабой. А еще мне нужно было разработать план побега. И совершить его я решила этой ночью. Хоть Филипп и говорил, что уйдем мы отсюда послезавтра, но планы его могли запросто измениться. А для меня это был последний шанс.

Я уже откровенно томилась от скуки, когда Филипп решил нанести мне визит.

— Как ты себя чувствуешь? — с порога поинтересовался он.

В черном пуловере и джинсах он выглядел так, словно только что сошел с глянцевой обложки журнала. Волосы мягкими и гладкими волнами обрамляли будто высеченное из мрамора лицо. Я пыталась прочитать на нем хоть какие-то чувства, но напрасно. Филипп смотрел на меня равнодушно, как на случайную прохожую, с которой он встретился в толпе таких же незнакомцев.

— Не очень, — соврала я, играя роль. — Слабость во всем теле.

— Я тебя привел сюда, чтобы восстановить силы, — скривился он. — А твои истерики слабо этому способствуют.

— Ну извините, — съехидничала я и отвернулась к стене. Не могла больше смотреть на весь этот лоск без единой капли человечности. — Такая уж уродилась.

— Могу провести восстанавливающий сеанс, — предложил Филипп, и снова его голос прозвучал до противного скучно.

Я представила, как его руки касаются моего тела, и жар не заставил себя ждать, заливая лицо и шею. Если я даже от мысли об этом так возбуждаюсь, то что будет, когда он приступит к делу. Ну уж нет! Снова чувствовать себя униженной и сгорающей от неудовлетворенной страсти я отказывалась.