Марина Дечко - Ворожея

- Ярослава?

Голос был незнакомым. А еще - мужским. И, знать, принадлежал он Ворожебнику молодому, да только кому?

Яра не знала. Понимала только: чтобы спастись ей из гиблого леса, бежать нужно. А с дитем внутри она замерзнет раньше часу. И, закрыв глаза от страха, она ступила из обережного символа в колышущееся марево портала. А там - снова хлопок и спертый воздух, что заканчивается темнотой узкой горницы, в которой уж не один голос - несколько. И среди голосов тех Ярослава узнает родные...

Тот, что разорвал пространство, оказался силен. Высок, статен, хоть и побит испытанием тяжким. А еще - руд.

Яра отчего-то сразу приметила это, когда оглядывала хозяина узкой горницы. А еще - другое. То, как Свят сторонился его, держа Зарину подле себя, да оберегая ее от взгляда глаз ворожебных. Стало быть, не прост хозяин старой избы, что у околицы Камнеграда.

А вот Крайя, что оказалась подле, была другой словно бы. Задумчивой, печальной. И сколько ни обнимала Ярослава старушку, разумела: у той в помыслах дурное. Только что?

- Силы Гая на исходе, дитя, - голос Крайи тих и слаб, отчего кажется не похожим на самого себя. Или то Ярослава долго не видалась с родичкой? - Нам бы поспеть...

Ворожея кивает старушке, не до конца разумея, как может помочь. А та все говорит. Шепчет. Скоро, рвано. Словно стараясь поспеть. Слова те простыми выходят, понятными. Вот только не согласна с ними Ярослава.

Наузу сплести. Силу заемную отдать, обменяв ту на руну древнюю. Нити прокрасить... как?

Это уж ей, Крайе, решать. Она прокрасит...

Фермуар надеть... кому? Ярослава поймет, как увидит. Выйти только навстречу перевертышу, а уж дальше - сама она найдет. Как?

- По крови, - отвечает тот, что руд. Гай, кажется. - Она уже искала...

Верно, в Море самом. Нашла. И если бы не Дар...

- Дара тоже не станет, - откликается Ворожебник. - Если не поспеем. Ни его, ни кого другого. Только не к богам старым уйдут, но останутся. Татями ночными...

Ярослава слушала Гая, словно бы разумея: она готова попробовать. Вот только нити надобны для наузы, а еще руны. Обряд старый...

Она достала из-под шерстяного платья дощечку белесую, что принесла с собою из Копей Соляных. Протянула Ворожебнику. И тот осторожно взял ее с ладони девкиной. Покрутил перед глазами, сомкнув веки всего на миг, и все так же тихо:

- Путята.

А потом - хлопок. И пространство, что выворачивается воздухом студеным в узкую темную горницу, отчего-то не впускает мальца Нежега. Лишь нитей смоляных клубок. Гай ищет мальчугана, пока не разумеет то, что Ярослава говорит ему:

- Нег не придет. Кровь и огневики...

И, прежде чем пространство снова может вытолкнуть их из старого капища, в него врывается Свят. За ним - Заринка. И только Гай в спину:

- Я до капища самого не проведу, силы на исходе...

Дыра захлопывается разом, оставляя Ярославу глотать горькие слезы.

***

Нарима вглядывалась в лицо Элбарса. Мучнисто-бледное, оно было окроплено адамантовой россыпью пота. И сколько не смахивала степнячка те капли, а замест их появлялись новые.

Скулы заострились, глаза впали. И вот уж Элбарс-хан не похож на себя прежнего. Лишь тень от того, что был раньше.

- Не выдюжит... - голос матери, что заходит в шатер уж в который раз, суров. И слова не мягче: - Бахсы говорят...

Мать об том рассказала ей сразу. Как отрекся он от невесты своей при воинах верных. Да как отдал слово той, другой. Пламенной?

Нарима отвернулась от кровной родички и уперто произнесла:

- В нашем роду слово не забирают. Если предаст... пусть скажет это сам, когда очнется...

Только мать не уходит. Стоит у паласов ценных, среди которых - словно бы восковый слепок, лежит Тигром прозванный. И дальше разговор заводит. Тихо, чтоб никто не прослышал раньше часу, потому как сглазят:

- Намедни сватались. Кайрат, сын почтенного Кадыра. В нем не ханова кровь, это верно, да только слово держать умеет... как и табун лошадей, что так ценен даже в Землях Полумесяца. Ежели согласишься...

Нарима отмахивалась. И степнячка, что родила лишь одну дочь, уходила из шатра ни с чем. Думалось бабе старой, что все это - лишь на время. Верно, почтенному Кадыру можно согласием ответить. А что до дочери...

Нариме не говорили, оставляя ту в шатре высоком. Позволяли помочь. И глаза отводили на позор тот. Понимали? Думалось, нет. Потому как если б знали, на что отважится девка...

Да и кто верит сказам старым? Ими-то и пугают детей неразумных. А вот так, чтобы вправду все...

Нарима выскользнула из шатра поздней ночью. Знала, что искать ее станут, коль найдут. Да только до восхода солнца еще далеко, и если поспешить...

Шатровый Город спал. Был тих и уютен под куполом звезд чистых. И в них, ярких вспышках, беглянка читала дорогу.

- Среди Шатров бают, - говорила мамка ее, когда сказ вела, - будто бы сам старый бог выложил звездами дорогу к Шатру Подземному. Нужно лишь найти. Как?

Она смеялась. И смех этот ее - молодой, раскатистый - стоял нынче в ушах девки. Теперь вот она не смеется, все больше хмуря брови. Не молода уже. А Нарима все припоминает:

- Еще матка говаривала, будто старый бог не всем дорогу указывает в Шатер Подземный. Умен и хитер он. В душу глядеть умеет. А оттого и посылает встречать гостей незваных...

Поначалу - старца, что ждет путника усталого у Реки Бурноводной. Будто бы сидит он, да на небо дивится. Голоден. И тот, что протянет лепешку ему свежую, путь дальнейший узнает.

Лепешка у Наримы с собою была. Она и отдала ее старику, что ждал у берега пологого. Забоялась? Как же, все так. Но и отступить не могла. А тот и вправду указал ей на небо пальцем сухим, приговаривая:

- Видишь Кумган резной? Ты к хвосту иди, там девка. С младенцем на руках. Ей бы молока в сосуд налить...

Молоком кобылы свежим Нарима запаслась еще дома. О девке матка, помнится, тоже приговаривала. И она заторопилась, спотыкаясь в темноте ночной о сухие корни трав, что задержать пытались беглянку.

Холодно! И до рассвета еще далеко. А оттого и чудится деве степной, что найти ее могут лишь поутру. Ежели найдут вовсе.

Мысли дурные прогнать, потому как на них отчего-то звезда, что в хвосте Кумгана стоит, мигать начинает. Свет ее меркнет, гаснет. А с ним и надежда девкина. Нет, она дойдет! Во что бы то ни стало!

Совсем рядом слышится плач младенца. Громкий. А молодица просит:

- Молока...

Молоком Нарима делится щедро. Ей бы и самой выпить, да только как, коль младенец голоден? Молодица благодарит ее, касаясь рукой холодной. И чудится в этом прикосновении степнячке что-то страшное, а та, что с младенцем, щерится зубами яркими, белесыми. Стало быть, коль не отдала бы она кумган свой...

Думать об том не хотелось.

Нарима гонит страх. А молодица довольно тянет: