Екатерина Лесина - Охота на охотника

— Больше не буду.

…если нужды в том не выпадет.

Аглая вздохнула и встала.

— Я скажу, чтобы тебе помогли. Только сама не вставай, тебе еще неможно. И вообще… в твоем возрасте пора бы уже поберечь себя.

Сказано это было с немалым упреком. Возраст? Что возраст. Старой себя Властимира не чувствовала, напротив, бродило в крови что-то такое, разэтакое, хмельное. Хотелось вдруг вскочить, закружиться по комнате, напевая в полголоса…

Глупость какая.

Она и сидела-то не без труда. И глаза закрыла, отрешаясь от ворчания горничной, и… задремала слегка, что бывает. После переутомления, перенапряжения. Главное, что проснувшись окончательно, смогла поесть и от отвара укрепляющего, от которого изрядно магией тянуло, не отказалась.

Завтра станет легче.

Послезавтра и вовсе забудется. Взгляд зацепился за зеркало. Постарела… это он, упрямый, может твердить, что с годами Властимира только лучше стала. А у нее морщины, между прочим, и кожа стала темнее, смуглее, благо, по нынешним временам сие неприличным не сочтут. В волосах седина, которую не скроешь. Ей не единожды предлагали закрасить ее, а то и вовсе цвет поменять, но Властимира отмахивалась: нет у нее времени на глупости.

Может, однако, и не глупость вовсе? Может… попробовать? Кому она седая нужна?

Тьфу ты, не было печали…

…а он принес азалию.

В горшке.

— Вот, — сказал, поставивши его на туалетный столик, и флакончики со склянками звякнули, а один вовсе упал набок, покатился, но был остановлен решительно. — Я помню, ты срезанных не любишь.

— Не люблю.

Азалия была нежнейшего кофейного оттенка и с темной полосой по краю пышного цветка. Надо же, помнит…

Дубыня отвернулся.

А и его время коснулось… и с сердцем та же беда, что у отца. Огневики. Горят. Сгорают. Но если целителя хорошего. Впрочем, Аглая справится, главное, чтобы душу делить не полезла, все ж таки не то умение, о котором вслух говорить следует.

Молчат.

Довгарт присел на скамеечку для ног. Невозможный человек. Неудобно же! У него вон и кости ноют, и вообще радикулит после разыграется, а он все равно… строит из себя влюбленного. И пусть приятно, что уж тут, но радикулит, кости, да и…

Что люди подумают?

Аглая заняла кресло у окна. Села, сгорбилась, подперла рукой подбородок, глядит на вторую руку, пальцы растопырила, шевелит ими.

Вздыхает.

А Дубыня, как стоял, так и стоит, дверь подпирая, будто иного занятия у него вовсе нет.

— И все-таки, — Властимира не удержалась, дотянулась, коснулась седых волос Довгарта. — Что там произошло? Я ведь имею право знать.

— Имеешь, — согласился Таровицкий. А Дубыня головой тряхнул и заговорил.

— Я Яську любил, верно, но… как сестру. Я сперва-то причин спорить и не видел. Лучше уж ее, чем кого другого искать… потом уже, когда этот ее… появился, она влюбилась. И что мне? Неволить было? Хотя он мне сразу не понравился. Вроде и слабосилок, а глядит, будто на дерьмо…

— Дубыня!

— Что? Дерьмо и есть… свысока так… как же, любимый ученик самого… к императору вхож… все прочили ему при дворе карьеру, а он вдруг в глушь перебрался. Из любви? Кому другому говорите, но я-то видел, что не любил он ее! Вот хоть что ты делай, не любил! Я шкурой это чувствовал…

Он стиснул руки и по пальцам побежал огонек.

Довгарт нахмурился, а Дубыня со вздохом убрал руку за спину.

— Я ей пытался говорить, но только поругались. Наверное, надо было иначе, но ты ж понимаешь…

…и Властимира понимала.

Огневик.

От них не жди дипломатии, они прямые и вспыхивают моментально. Там слово, там два…

— Я ей говорил, чтобы погодила с этой свадьбой, чтобы ко двору хоть раз выехала, а то как сидела в глуши, так и… она ж красивая была. Нашла бы еще кого, а только этот… и папенька ее письма писал… куда мне против папеньки.

Властимира коснулась шеи.

Писал?

Наверное. Она… она не спрашивала никогда, а Ясенька, держась молчаливого их соглашения, сама не заговаривала.

— Она мне сказала, что, мол, в Арсиноре много пустого, а здесь они работать могут… лекарство новое создавать, которое всем поможет.

— Так не бывает, — собственный голос Властимиры звучал будто со стороны. — Чтобы всем…

— Она полагала иначе. Она… говорила, что у разных болезней по сути один источник. Пыталась объяснить, только… я ж от этого далекий. Разъехались… я просил писать, если что… вдруг он бы обижать стал. А она ж мне как сестра.

Аглая руку к губам прижала. Прикусила мизинец и тут же, смутившись, отпустила.

— Она и писала иногда. Про семью. Про дочку… снимок прислала даже. Про мужа, что он замечательный и очень ее любит. Я даже думать начал, что ошибся. Потом писем стало меньше. Ну так понятно, не до меня же… и я сам… то Смута, да и после Смуты дел хватало. Не сидел на месте. Вот и опоздал… полгода на Жеранских болотах. Разбойников выбивали, дороги чистили. Хватало лихого люду, который спешил поживиться, знал, что власть слабая. Вот мы и показывали, что уже и не слабая. Вернулся, а там письма… от нее…

Он замолчал, дернул головой.

— Если б я раньше вернулся… хотя бы на день раньше… я сразу, как прочел, так и кинулся… не успел… портальшиков почти не осталось, а те, кто был, не в Арсиноре сидели, хватало им работы. Нашел недоучку, который мне коридор до Хверсина построил… спешил, а не успел.

— Письма…

— Сжег, — жестко сказал Дубыня. — Попадись они кому, суда не избежать… муженек ее, чтоб ему на том свете черти пятки грызли. Он… как понял, от вашего мужа… тот работу начал, а этот… ученичок, продолжил. Сперва-то все обыкновенно было. Брали там кровь какую-то, слюну… не знаю, что еще. Я от этого дела далекий… так вот, крови со слюной ему мало стало. Решил опыты проводить. Сперва на мышах с крысами там, но это ж не то… люди понадобились. А Яська… я не понимаю, почему она его не остановила? Почему сама… она писала, что искали больных. Ездили в местные лечебницы, да и по деревням. Там лихорадка, там еще какая зараза… лечили, наблюдали…

Ему нелегко давался этот рассказ.

И пламя то и дело вырывалось, ползло по рукаву, оставляя на мундире темный угольный след, от которого Дубыня только отмахивался.

— Но их было мало, да и болезни… не те… с теми целители легко справлялись. Ему другое нужно было, посерьезней. Где он нашел заразу? Не спрашивайте. Что погост старый раскопал, так оно правда, только…

— Зачем?

Дубыня развел руками.

— Она… писала подробно. Вроде как он собирался из нескольких зараз одну сотворить, а уже после сделать от нее лекарство.

Безумная мысль.

Именно своею кажущейся логичностью безумная. Создать искусственно возбудителя болезни, объединяющего худшие черты чумы, лихорадки и черт знает чего еще. А потом придумать вакцину, как от оспы… или иных болезней… и быть может, повезет, и одна эта вакцина убережет от всего и сразу, но…