Вероника Мелан - Пообещай

«Где на все это взять денег?» – вопрошало ее молчание справа, но Эмия, не поворачиваясь, с восторгом глядела на прибой.

– Если бы я жила здесь всегда, я бы обещала себе наслаждаться каждой минутой.

– Каждой… не получается.

– Получается.

– Нет, Эмия. Счастье, видишь ли, штука переменчивая.

– Так наслаждайся грустью, страхом, печалью, одиночеством. Главное, наслаждайся. Вы не понимаете, насколько счастливы, имея в распоряжении боль.

На нее вновь смотрели, как на существо с инопланетной логикой; в пластиковой бутылке заканчивалась вода – они пили из нее по очереди. Высыхала от солнца и ветра кожа; соль стягивала ее, заставляла зудеть. Дар отряхивал от песка лодыжку.

– Предлагаешь… наслаждаться болью?

– Конечно. Она – мрак, благодаря которому свет сияет ярче, она – то, что позволяет амплитуде чувств уйти в невероятную высь, она… – Эмия запнулась. – Сложно понять, когда не видел, что случается, если ее совсем нет.

Вспомнился Астрей. Мирный, спокойный,… тусклый, как будто весь одинаковый.

– Теряется острота, понимаешь?

Дар не понимал.

– Я видел ее слишком много – этой остроты, прости. С самого рождения и практически до сегодняшнего дня. И я никогда – повторюсь, – никогда ей не наслаждался.

– Ты просто все это время жил не по той схеме.

– По какой еще схеме?

– Ну, схема на самом деле одна: запнулся, упал, поднялся, пошел, запнулся, упал, поднялся… – и так далее. Понимаешь?

– А я?

– А ты: запнулся, упал, лежишь-лежишь-лежишь. Думаешь, почему упал, зачем, чем ты это заслужил? Что будет, если поднимешься и пойдешь опять? А если упадешь снова?

– То есть, по-твоему, я даже не пытаюсь выбраться из ямы?

– У-у, – отрицательно качнулась русоволосая голова.

– Ну, спасибо.

Ветер как будто стал холоднее, или таковым ей почудилось мгновенное отчуждение Дарина, его колыхнувшаяся злость.

– Что ты знаешь, – прорычал он тихо, – о моем детстве? О том, сколько боли способен вынести один-единственный человек? Как ты смеешь… судить?

Она смела. Каждый день, будучи наверху. Но не здесь, не сейчас.

– Я не сужу.

И улыбалась, глядя на его тьму. Если бы он только знал, как сложно жить там, где совсем никто и никогда не злится. А Дарин был настоящим, живым и, значит, всяким.

– Ты только что практически назвала меня трусом.

– Я не называла!

Кажется, он вновь сумел «понять» ее по-своему.

– Это все ты – твоя голова…

– Я?!

– Ты! Ты просто боишься радости больше, чем боли…

– Да? Значит, я дважды трус?

– Я этого не говорила…

Мерно качалась морская поверхность; катились по песку к ногам пенные барашки.

Дар ненавидел себя – сейчас он возьмет и обидится. Не сможет побороть чувство, что его оскорбили, поддастся злости, наговорит гадостей. В итоге они рассорятся, разойдутся в стороны и далее будут смотреть Лаво каждый по своему маршруту. В одиночестве.

«Ты упал в яму и лежишь-лежишь-лежишь…»

Его душил бессильный гнев – он не лежит! Никогда не лежал, всегда боролся!

И, наверное, чуть-чуть лежал, потому что… «чент, мать, интернат» – все сразу подчеркнуть.

И в задницу – он посмотрит Лаво и без нее…

– Эй… – Эмия передвинулась и теперь сидела на корточках прямо напротив него. Близко-близко. – Эй, я всего этого не имела в виду…

– Отвянь.

«Ну, вот… Еще одно-два гнилых слова, и расставания не избежать. Почему он не может молча? Или вежливо?» Никогда не мог, не хотел, потому что врать – это предавать себя.

– Можно спросить?

Она заглядывала ему в глаза, как назойливая мошка, как верный друг, от которого ему в эту минуту больше всего хотелось избавиться.

– Мне уже хватило и вопросов, и ответов.

– А… как у вас мирятся?

Где-то чуть выше за утесом проехал грузовик – пророкотал и затих за скалой мотор.

– Что?

И потянул навстречу руки внутренний пацан – «мирись-мирись и больше не дерись».

– Извиняются, – буркнул Дарин неприветливо.

– Прости меня, пожалуйста, – шум волн; ее высыхающий купальник. Гусиная кожа от холода на плечах; белые разводы высохшей соли на щеке. – Я совсем-совсем не хотела тебя обидеть. Правда.

Он почти оттаял. По крайней мере, позволил себе снова смотреть в ее глаза – теплые, честные и все равно чуть хитрые. Вот же лиса! Ну, тогда он вытянет для себя извинения по полной программе…

– А еще говорят что-нибудь хорошее.

– Хорошее? – Эмия думала всего секунду, затем улыбнулась. – Знаешь, ты – самая лучшая компания, которую я когда-либо могла для себя желать, находясь здесь. Я так рада, что ты со мной.

Теперь Дар хмурился только снаружи – мальчишка внутри уже улыбался.

– И еще…

Он и сам не придумал, что собирался пожелать еще, но тут Эмия сама протянула руку и погладила его по щеке.

– А так у вас извиняются?

Она касалась его кожи тыльной стороной пальцев с такой нежностью, будто трогала античную статую. Или кого-то очень и очень родного.

– И так?

Провела ладонью по его волосам. Наклонилась, вдруг ткнулась теплыми губами ему в щеку, и Дар подскочил на месте.

– Все, все, достаточно, я принял извинения… извинил…

Он быстрым шагом зашагал прочь лишь для того, чтобы она не увидела, как морские коньки на его трусах пришли в движение.

– Эй! – семенили следом и радостно кричали. – А мне понравилось мириться! Может, давай еще?

(Abel Korzeniowski – A Thousand Times Good Night)

У Дарина оказался на удивление крепкий, будто стальной, пресс, и во время катания на скутере у Эмии появилось оправдание обнимать чужую талию крепко-крепко.

Вокруг никого – узенькая колея, а по краям буйство природы – натуральные сады из цветов и дикой травы.

Не громко тарахтел мотор; позади, похожий на стог сена, покачивался прикрученный к багажнику матрас.

Восьмой час вечера.

Нет, они все планировали не так – искупались, думали, вернутся в деревню, отыщут автобусную остановку, а до нее пиццерию…

Пиццерию они отыскали. А вместе с ней седого и улыбчивого хозяина – мсье Жордена, который, прослышав про то, что они из виноградников Эрла, поспешил найти пухлую и предприимчивую мадам Жорден. А та моментально создала из ничего и прямо на месте замечательный план: сейчас гости примут душ, смоют с себя соль, пообедают, выведут из гаража скутер и…

Дарин от скутера отказывался, как мог: мычал, качал головой, твердил Эмии, что не имеет прав и опыта, что, нет, это вовсе не мотоцикл, и о такой поездке он никогда не мечтал.

Но ведь мечтал – она по лицу видела: мечтал!

И еще мсье Жорден сообщил, что автобусов в деревне нет. И что на скутере совсем не сложно – опыт не нужен, – и что к ужину они вернутся в отель. И вообще, обед бесплатный, окажут старикам помощь, порадуют соседа. Разве можно отказать?