Анастасия Туманова - Невеста Обалуайе

– Вот-вот, «брали»… Брали – а не отдавали! – Марэ залпом допил холодный кофе, поморщился, отставил чашку. Чиркнув спичкой, осторожно зажёг свечу в стеклянном фонаре, и по веранде побежали быстрые тени. – Это вовсе не одно и то же, малышка! Я же говорил тебе: наша с тобой аше подходит всем, она универсальна – как вода и воздух. Но поступать наоборот – нельзя! Мы с тобой – кровные дети Нана Буруку и Ошала! Дети тех, кому доступно всё, что делается в голове и душе человека! Тех, от кого нет секретов! И, получая чужую аше, мы получаем власть над ори этого человека… или ориша. Даже если сами того не хотим. Эшу должен был об этом знать. И Ошун, между прочим, тоже!

– Боже, какой ужас… – По спине Эвы побежали мурашки. – Марэ! Что же мне теперь делать? Всю жизнь смотреть, как те, кого я люблю, мне лгут? Я не хочу! Не хочу! Как можно от этого избавиться?

– Да всё я знала, боже ты мой… – вдруг послышался убитый голос из темноты, и на веранду поднялась Ошун, обмотанная большим полотенцем. Час назад она уходила купаться к ручью, и сейчас на её коже ещё блестели капельки воды. В волосы Ошун, закрученные в высокий пучок, был воткнут золотистый цветок гибискуса. Глаза её влажно блестели – то ли от слёз, то ли от гнева.

– Я знала, чем это кончится, о да! – Ошун с размаху плюхнулась в гамак, взвизгнула, не удержав равновесия. Полотенце соскользнуло с неё, явив Марэ и Эве безупречной формы обсидиановую грудь, точёные ключицы и пленительную ямку живота. «Боже, какая красота!» – в который раз подумала Эва, едва подавив в себе желание немедленно схватиться за карандаш. Марэ же, разглядывая обнажённую Ошун, задумчиво спросил:

– Когда ты согласишься мне позировать, Ошунинья?

– Да брось ты, Шанго убьёт нас обоих! – отмахнулась та, неспешно возвращая полотенце на место. – Он, знаешь ли, в этом плане хуже священника: считает, что если у человека вырос банан, то он – мужчина! Гей, не гей – неважно! И для тебя он исключения не сделает!

Марэ молча улыбнулся. Ошун мрачно уставилась на него.

– Да, я знала! Но когда я год назад нашла здесь Эвинью полуживой, мне, знаешь ли, было не до раздумий! Эти придурки – её братья – за ночь выкачали из неё всю аше! Потому что им, видите ли, было совсем худо и аше сестрёнки пришлось как раз кстати! А подумать о том, что Эвинья может попросту отдать концы от такого «переливания», им ума не хватило! Да и сама она тогда не больно-то соображала, что делает! Конечно, я тут же закачала в неё своей аше, сколько влезло! И вот теперь – пожалуйста… Эвинья! – Ошун порывисто повернулась к Эве. – Ты знаешь, как я тебя люблю! Но… Но… Но не могла же я, в самом деле, рассказать тебе о том, как мы с Эшу… занимались чепухой в прошлом году! Он всё-таки твой мужчина! Я всё-таки жена твоего брата! Я не хотела огорчать тебя! Понимаешь?

– Понимаю, – грустно улыбнулась Эва. Ошун тревожно, недоверчиво взглянула на неё. Встала из гамака и, подойдя, неуверенно обняла подругу за плечи.

– Ты же не будешь грустить из-за таких пустяков? Правда же, Эвинья? Эшу – это ведь Эшу… а я – это я…

– Можешь не объяснять. – Эва прямо посмотрела в смущённое лицо Ошун. – Я знаю, что тебе никто не нужен, кроме Шанго. И все люди хотя бы раз в жизни обманывают тех, кого любят. Может быть, ты думаешь, что я лучше тебя? Да я сама целую неделю врала в глаза своей подруге! И чуть с ума не сошла, выбирая между ней и братом!

Ошун слабо улыбнулась. По её щекам побежала одна слеза, другая. Эва, притянув подругу к себе, ладонью вытерла ей глаза. Ошун растерянно всхлипнула – и крепко прижалась к Эве.

– Я… Я так скучала по тебе, Эвинья! Наверное, Шанго прав… Наверное, я просто последняя шлюха… но я люблю тебя! Ты видишь, что я сейчас не вру? – Она помахала рукой над своей головой. – Там же ничего голубого… не горит?

– Вижу, – невольно улыбнулась Эва. – Я тоже люблю тебя. И никогда не забуду, как ты спасла меня год назад. Хотя, знаешь ли, эта твоя аше… Мужчины потом не давали мне проходу на улицах больше месяца!

Ошун рассмеялась сквозь слёзы.

– Ну, так могу дать тебе ещё! Терять мне всё равно уже нечего, а?

Марэ, странно улыбаясь, смотрел на обнявшихся молодых женщин. Затем, прислушиваясь к чему-то, повернул голову. Вполголоса сказал:

– Кажется, Эшу вернулся.

В наступившей за этими словами тишине явственно прозвучал рокот подъехавшего к дому мотоцикла. Минуту спустя на веранду, зевая, поднялся Эшу.

– Марэ?.. Ты чего здесь сидишь, ночь-полночь! Дьявол, как же я хочу спать… и есть… Там у Оба ещё осталось что-нибудь? Если парни опять всё сожрали… – и тут он заметил стоящих в тени у перил Эву и Ошун. Замер. Без единого слова развернулся и двинулся в сторону кухни.

– Эшу, постой! – крикнул ему вслед Марэ. Ответом ему прозвучали стремительно удаляющиеся шаги. Марэ взглянул на сестру.

– Позови его, Эвинья. Если ты зовёшь, Эшу с того света явится!

Ошун серьёзно кивнула. Эва, пожав плечами, неуверенно окликнула:

– Эшу! Прошу тебя, вернись!

Шаги смолкли. Ошун невольно прыснула, уткнувшись в плечо подруги. Усмехнулся и Марэ. Но на лице Эшу, появившегося в дверном проёме, не было и тени улыбки.

– Ну? Чего ещё? Я что – тихо сказал, что хочу спать?! – зашипел он в лицо Марэ, словно не замечая Эвы. – Что тебе нужно от Эшу среди ночи, мой хорошенький?

– Уймись. – Марэ остался спокойным. – Если хочешь есть – вот жака. Дело, видишь ли, в том, что Эвинье осточертело смотреть, как близкие люди лгут ей в лицо. И она хочет знать, можно ли от этого избавиться?

Эшу взял с блюда несколько долек жаки. Сел с ними на крыльцо, спиной ко всей компании, и молча, сердито вгрызся в золотистую мякоть. Эва не сводила с него глаз. Никакого голубого свечения сейчас и в помине не было, но идущая от Эшу незримая волна смятения заставила её вздрогнуть. Ошун крепче сжала плечи подруги. Марэ невозмутимо постукивал пальцами по столешнице.

– А что ты на меня смотришь? – невнятно спросил Эшу, выплюнув несколько семечек на землю. – Я не знаю, мой сладкий! Думаешь, если бы я мог с этим что-то сделать – я бы ждал?.. Чтоб вам провалиться, детям Нана! Это ж надо – уметь такую гадость! Смотреть, как несчастные люди светятся голубым дерьмом, – и радоваться!

– Дурак, я вовсе не рада, – печально возразила Эва. – Как можно убрать это всё?

– Понятия не имею, – глухо отозвался Эшу. – Должно быть, твоя мать сумела бы. Такие штучки – по её части. Но Нана пальцем не пошевелит для этого! Зачем?! Первый раз в жизни она меня переиграла, проклятая сука! Дьявол, дьявол, если бы я только знал!..

Эшу умолк, уставившись в темноту. Наступила тишина. В саду жалобно, тонко пела куруру. Богомол перебрался с верёвки гамака на перила и уселся там, оглядывая всю компанию холодными злыми глазами. Прицельный, жёлтый от жаки плевок Эшу швырнул его с перил на землю.