Анастасия Туманова - Невеста Обалуайе

В комнате горела свеча, вставленная в стеклянный фонарь. Перед ней стояли керамические фигурки ориша, лежали фрукты, сладости, куски сахара. В банке из-под апельсинового джема стояли цветы. Порывшись в карманах, Шанго добавил к алтарю свою последнюю сигарету и смятую банкноту в десять долларов. Тяжёлым взглядом посмотрел на букет орхидей: чёрные и красные соцветия источали густой, сладкий аромат.

«Кто ей принёс цветы? Ну что за баба, на две недели оставить нельзя, сразу же…»

Несколько секунд Шанго колебался. Затем, насупившись, вытянул руку в сторону цветов. Вспышка молнии, треск – и чёрные орхидеи стали светящимися, белыми. Красные остались прежними [112] Красный и белый – цвета ориша Шанго. Красный и чёрный – цвета Эшу. .

– Вот так! – угрожающе сказал Шанго. Орхидеи благоразумно предпочли промолчать.

Ошун спала на спине, закинув руку за голову и сбросив с себя простыню. Разметавшиеся волосы наполовину скрыли её лицо. Жёлтый свет трепетал на груди, возле которой темнели на постели пятна пролившегося во сне материнского молока. От крутых холмов бёдер ориша любви можно было лишиться рассудка. Чувствуя, как ползёт по спине знакомый жар (что, ну что он мог с ним поделать?!), Шанго покосился в тёмный угол комнаты, отгороженный от москитов куском марли. Там рядышком, в большой тележке из супермаркета, спокойно спали Таэбо и Каинде. Над ними висело ровное золотое, полное игристых пузырьков сияние – аше Ошун. Подойдя, Шанго некоторое время смотрел на своих детей. Затем пожал плечами. Смущённо усмехнулся. Поднял руку – и могучая вспышка красно-белой аше взяла тележку в кольцо. Таэбо наморщил нос. Каинде чмокнул губами. Шанго замер, боясь вздохнуть, – но никто из сыновей не проснулся.

Не проснулась и Ошун. Когда муж осторожно лёг рядом с ней, она улыбнулась, не открывая глаз. Пробормотала: «Любовь моя, там снова дождь?» – и рассмеялась сквозь сон, когда Шанго обнял её. Простыня соскользнула на пол. И, мигнув, погасла свеча под стеклянным колпаком.

Под большим манговым деревом гремели барабаны и пел беримбау: в школе капоэйры «Дети Йанса» шла обычная тренировка. Ветер доносил с дальнего моря острый запах соли, шевелил тёмно-зелёные глянцевые листья, вплетался в нестройный напев:

В большой роде стояли и ритмично хлопали в ладоши два десятка человек. В середине круга Йанса отрабатывала с Гильермо армада-ди-мартэлу.

– Почему не бьёшь со всей силой, малыш? Уж если бьёшь, то делай это так, будто тебе не жаль свою ногу сломать! А ты слишком торопишься уйти в защиту! Мартэлу делается с проносом, если промахнёшься одной ногой, вполне можешь… В чём дело, Маринья?

Беримбау в руках чёрной девчушки внезапно умолк. Пение прервалось на полуслове. Йанса прыжком вернулась в положение стоя и сердито повернулась к своим ученикам. Вся рода смотрела в одну сторону. Туда, где в дверях стояли Зе Джинга, мулат Секо и обнимающий их за плечи Ошосси.

Эти трое не появлялись в школе две недели. Не было их и на пляже, где собирались капоэйристы, и на недавнем шоу «Детей Йанса» в Рио-Вермельо. На осторожные вопросы других учеников, почему парни больше не приходят, Йанса лишь пожимала плечами. Задавать вопрос вторично не рисковал никто.

– Целую твоё сердце, местре, – нарушил Ошосси растерянную тишину. – Прошу прощения за то, что много на себя взял, но… Вот эти два раздолбая – мои друзья. Они вбили себе в голову, что, если я поручусь за них, ты примешь их обратно. Я готов ручаться, но ведь моё слово ничего не значит для местре Йанса. Я сто раз повторил им это, но кто меня слушал?

Голос Ошосси был обычным – неторопливым, растягивающим слова. Солнечные зайчики скакали по его смуглой физиономии, путались в лохматых дредах. Джинга и Секо смотрели в разные стороны и, судя по всему, страстно мечтали оказаться сейчас где-нибудь на Северном полюсе.

– Перерыв, галера, – вполголоса распорядилась Йанса – и через минуту в патио остались лишь местре и два её ученика. Ошосси тоже исчез. В тишине ветер шептался с листьями манго, играл с красной ленточкой, привязанной к беримбау.

– Местре, – первым решился заговорить Джинга. – Мы всё понимаем, честное слово. Если – нет, то – нет, это будет справедливо. Но я вот что хочу сказать… Секо не виноват, это я его потащил в тот дом в Ондине. Он не хотел этого, клянусь! Он…

– Брат, я тебе что – пацан? – высокомерно перебил его Секо, – избегая, впрочем, встречаться взглядом с Йанса. – Меня, по-твоему, можно куда-то потащить? Меня можно заставить делать то, чего я не хочу? Не слушайте его, местре. Я сделал то, что сделал… и готов отвечать. Вы ведь… Вы же не примете нас обратно? Мы зря побеспокоили Ошосси?

– Не припомню, чтобы я прогоняла вас, – сухо заметила Йанса.

С физиономии Секо разом слетела надменность. Джинга изумлённо поднял голову, захлопал большими чёрными глазами.

– Местре?..

– Секо прав. Каждый сам выбирает свой путь. И я никогда не беру никаких клятв со своих учеников.

– Но мы ведь обещали вам, местре… – виновато напомнил мулат.

– …потому что сами этого захотели, не так ли? – Йанса взяла в руки беримбау, потрогала струну. Священный инструмент отозвался долгим тягучим звуком. – Я могу научить капоэйре, но я никого не учу жизни. Я сама не хуже и не лучше других людей. Я могу лишь показать вам дорогу, которая мне кажется подходящей, а идти по ней или нет – решать вам. Если вы снова здесь – значит, вы выбрали. И я рада вас видеть, парни.

– И… мы можем остаться? – недоверчиво прошептал Зе.

– Вы же знаете, здесь только одно условие: никакой наркоты. Наркоторговцы тренируются у других местре. Если хотите, могу кинуть адресок.

На физиономиях парней появились осторожные улыбки. Йанса, стараясь не рассмеяться, уже шагнула к дверям, чтобы позвать остальных учеников, но вопрос Секо заставил её обернуться.

– Местре, на террейро все говорят о том, что ориша Йанса сама умоляла Обалуайе снять заклятие с Бротаса… и со своих учеников. Это правда?

– Не знаю, – пожала плечами Йанса. – Я ещё не была на террейро. Но, думаю, нет. Вы же макумбейрос и сами знаете: Обалуайе бессмысленно умолять. Даже его мать Йеманжа бессильна, когда Царь Выжженной Земли хочет кого-то наказать.

– Но ведь… – Зе Джинга во все глаза смотрел на старый беримбау в руках местре. – Но ведь ваш беримбау, он… Он снова у вас? Это значит, что…

– Это значит, что люди в Баие относятся ко мне с уважением! – отрезала Йанса. – И если мои бестолковые ученики теряют где-то дорогую мне вещь, то она рано или поздно ко мне возвращается!

– Но… Местре, мы же… Мы не…

– Мы теряем время, парни! – сурово напомнила Йанса. – Раз уж вы здесь… Секо, бери беримбау! Джинга, марш за барабаны: лучше тебя всё равно никто не играет! Эй, там, галера! Хватит прохлаждаться, все сюда! Продолжаем!