АlshBetta - While Your Lips Are Still Red [СИ]

Говорит это так громко, так уверенно, что у Беллы в груди все стынет. И сердце, и без того подшитое-перешитое со всех сторон, кажется, что трескается. Острыми-острыми льдинкам колет.

— Я беременна, — повторяет она. Как вердикт, как приговор — Эдвард проводит лишь такую параллель. Не в силах отыскать другой, не глядя на всю свою сдержанность и оптимизм. Сегодня они канули в лету. Сегодня, после «новости» жены, уже все потеряло значение.

Только бы она ошибалась. Только бы она была не права, господи!

— Гинеколог. Нужен гинеколог, — не отпуская девушку с рук, Каллен достает из джинсов мобильник, ища номер отца в телефоне, — Карлайл нам поможет…

Они сидят на кровати, друг напротив друга. Эдвард слева, Белла справа. На плечах Беллы плед, ее руки сегодня белее прежнего от света луны из окна. У Каллена на лице морщины. Много, много морщин. Ситуация, которая не обречена на повторение, все же повторяется. Река, чей бурный поток давно скрылся за горизонтом, точит камни сызнова и прокладывает себе обратную дорогу.

У Беллы пока плоский живот, Эдвард видит. Плоский, но уже, к огромнейшему сожалению и разочарованию, не пустой. Маленький монстр — его монстр, им порожденный, — поселившийся в нем, неминуемо приведет лишь к одному развитию событий. Третьего здесь не дано.

— Я не буду делать аборт, — шепчет Белла, начиная-таки разговор, завести который у мужа не хватает сил, — это мой ребенок.

Аргументов нет. Вернее, они есть, но страшная апатия, в которую после долгой выдержки во время разговоров с отцом превратилась ярость — на себя, — не дает. Затыкает рот.

Все, что может сделать Эдвард, — подернуть плечами.

— Тогда ты умрешь.

Как легко говорит, о господи. И как быстро. А ведь эта фраза — его приговор. Неотвратимый. Никогда не думал, что в трезвом уме и здравой памяти способен произнести столь чудовищное выражение. И хуже всего то, что оно правдиво.

— У меня есть сорок процентов, — наскоро пробежавшись пальцами по правой щеке, где уже прокатилась тоненькая слезинка, Белла, как храбрый маленький портняжка, вздергивает голову вверх, — твой отец так сказал.

— А шестьдесят, что не доживешь до родов, — сухо приводит продолжение этой дискуссии, в которой сам участвовал, Эдвард.

— Сорока мне достаточно.

— А мне — нет.

Белла вытирает щеку еще раз. Только теперь левую, только теперь явнее. Аккуратно приподнимается, выправив одеяло, что зацепилось за металлическую спинку у изножья, а потом подбирается к мужу. Подползает, ободряющим взглядом смотря в потухающие от безысходности и собственной беспомощности глаза.

— Я продержусь столько, сколько смогу, — клятвенно обещает она. Не дожидаясь позволения, гладит Эдварда по руке. Сначала по запястью, потом по предплечью, а за ним — уже по самому плечу. Такие нежные, такие маленькие пальчики… она как ребенок. Она внешне, она внутренне как ребенок. Ее порок сделал ее беспомощной, оторвал от мира и лишил — была уверена! — нормальной жизни. У него появился шанс доказать, что это не так. Что и любимой, и желанной, и достойной она может быть. Что способна заботиться и помогать сама, а не только принимать помощь и заботу, чего всегда смущалась. И шанс у них был. Шанс на свое «долго и счастливо», длящееся больше, чем отпущенные четыре-пять лет. Только бы деньги. Только бы операция — и лет десять. Счастливых десять лет как минимум. И доктор был, и оборудование, и желание… он бы выходил ее. Он бы заново подарил ей сердце. А тут такое… такой… плод.

— Медицина тебя не воскресит, — почувствовав, что заживо сгорает в этих мыслях, Эдвард прикрывает глаза. — Белла, если сердце откажет, мы ничего не сможем сделать. Ты же слышала Карлайла.

— Он говорил о госпитализации, — девушка не отпускает вертящихся в голове идей, цепляясь за каждую, как за последнее, что осталось, — на восьмой неделе, потом на двадцать второй. Обследование, анализы, процедуры…

— Ты не доживешь до двадцать второй! Вот эта вероятность в шестьдесят процентов! — Каллен срывается. Срывается, но не на крик пока, а на громкий голос. Но такой отчаянный, что производит достаточное впечатление. Ни жеста, ни лица не нужно. Эмоции скажут все.

Проглотив свой первый зарождающийся всхлип, Изабелла прикрывает рот рукой. Низко опускает голову, позволяет волосам завесить лицо плотной шторкой. Прячется за ней и набирается храбрости. Ей жизненно нужна эта храбрость, чтобы сказать:

— Я не убью его.

Каллен ощущает явственное желание удариться головой об стену. А затем снова. А затем — еще раз.

Ее глупость, ее детский максимализм тому причина. Неуверенная в себе, робкая и любимая, сейчас не в меру упрямая и своевольная. Здесь не смелость, здесь риск. Здесь риск, который впервые всласть. Который как наркотик.

— Ты не сможешь его выносить, — последний раз взывая к остаткам разума в сознании жены, шепчет Эдвард, — вспомни, что сказал тебе мой отец. Пороки порой совместимы с деторождением, ты же знаешь. Но твой нет. И как бы мне ни было жаль, как бы я ни хотел помочь тебе, пока операция не проведена — нет и шансов. Это слишком большая нагрузка на сердце.

— Ты себя убеждаешь… — она жмурится.

— Белла, пожалуйста, хотя бы раз… хотя бы раз, но послушай меня!

Поверхностно вздохнув, с клокочущей в груди решимостью, миссис Каллен сожалеюще качает головой. Отодвигается назад, сильнее кутаясь в махровый халат. Смаргивает слезы.

— Мне жаль, Эдвард. Но в этом вопросе решение за мной. Ты меня не заставишь…

Мужчине нечего ответить. Повернувшись, он только лишь смотрит на жену. Мерцающим, свинцовым, плохо сдерживающим мольбу внутри взглядом. Нет ни любимой ею тягучести, ни плутовства, ни мечтательности. Все улетучилось. Все растворилось в озвученной фразе.

Она такая крошка, его Белла. Слабая, окутанная болезнью, как туманом, крошка. И понимая это, и принимая в расчет, и прибегнув к крайним мерам, он все равно не смог обезопасить жену окончательно. Потерял свой шанс. Потерял его в упрямом и собранном каре-золотом взгляде.

Прямо сейчас.

— Ты хочешь меня бросить…

— Неправда!..

— Ты идешь на совершенно неоправданный риск, — мужчина поднимается с покрывал, ощущая, что как никогда близок к грани своего терпения. Закусывает губу, предупреждая все порывы, будоражащие мысли, и поворачивается к двери. Если останется — будет хуже. Даже его самоконтроль имеет границы.

— Есть причина…

— Причина, — он деловито, мрачно кивает, — еще бы. Я не удивлен.

Белла вздрагивает от первого же его шага в сторону двери. Ее глаза распахиваются, пальцы, ища поддержки, цепляются друг за друга. У нее невероятно жалкий вид теперь.

— Ты уйдешь? — утверждением бормочет она.