Джеймс Уоллер - Унесенные ветром. Век XX

Он принялся за отложенную повесть. Ничто не отвлекало его, он был счастлив. Он даже не ощущал одиночества. Вечерами бродил по кедровой аллее, выходил на проселочную дорогу, смотрел на унылые поля, на гряду синеющего на горизонте леса, возвращался в дом, где каждый вроде бы был занят своим делом и друг другом — Уэйд тихо беседовал с зятем о делах на их фабрике, Конни и Аннабел обсуждали дела домашние, а ему оставалось беседовать разве что с нянюшкой Люти, ставшей уже почти бесплотной, словно дух этого дома. Но Люти часов по двадцать в сутки дремала в своей каморке на первом этаже, да и собеседницей она оказалась неважной, как Билли убедился.

Иногда он садился в автомобиль, выезжал из сарая, ехал по проселку, доезжал до Джонсборо, проезжал там мимо знакомого отеля, потом ехал в Атланту, покупал там целый ворох прессы, возвращался и читал. И в самом деле, там встречались заметки о театре О’Лири. Что ж, Мэрджори нисколько не преувеличивала популярности «гения», а относительно его, Уильяма Коули, книги существовали, наверное, пока что одни слухи. Он с удивлением прислушивался к себе: вот оно, честолюбие, вот она, потребность нравиться другим. А уж он-то вроде бы и не всерьез начинал заниматься литературой, даже подтрунивал сам над собой на первых порах.

Но то, что случилось с ним, вернее, с его «Землей», превзошло все ожидания. Билли был не первым представителем человечества, на себе почувствовавшем, что означает фраза: «В одно прекрасное утро проснуться знаменитым.»

Сначала он заметил эту книгу в книжном магазине в Атланте. Продавец сказал, что это новая, нашумевшая вещь, раскупают ее очень быстро, и он собирается закупить еще пару сотен экземпляров.

Потом пришло известие оттуда, откуда Билли и не ожидал — из Чикаго. Барт Гамильтон писал, что довольно часто слышит разговоры о книге Уильяма Коули.

Наконец, в начале марта пришла телеграмма от Лоуэлла. В ней стояло всего два слова: «Срочно приезжайте». Ему не оставалось ничего иного, как поехать.

Лоуэлл встретил его в своей адвокатской конторе, лицо его казалось озабоченным. Он молча подал Билли руку, указал на стул.

— Послушайте, Бен, — не выдержал Билли. — Давайте не будем разыгрывать друг перед другом роли авгуров. У нас и в самом деле какие-то проблемы?

— Разумеется, старина, — Лоуэлл был предельно серьезен. — Нас провели, как воробьев на мякине. Это называется упущенной выгодой. Сукин сын Снизуэлл печатает уже третий тираж. Гонорар вы получаете только за первый, который составил всего пятьдесят тысяч экземпляров. Второй уже был сто тысяч, а третий — двести. Процент от каждого последующего тиража убывает вдвое. Так что сумма, которую вам предстоит получить, не превысит пятидесяти тысяч. А если бы мы учли возможность таких огромных тиражей, да еще публикацию романа в Европе, мы бы заработали тысяч до двухсот.

Цифра эта впечатляла, что и говорить, но Билли, никогда не державший таких денег в руках, отнесся к заявлению Лоуэлла недоверчиво:

— Да будет вам, Бен. Так, наверное, не бывает. Если вам верить, то любой бумагомаратель за два-три года может стать миллионером.

— Да в том-то и дело, черт побери, что вы — не любой. Как знать, может быть, вам больше не удастся написать вторую такую книгу. А эта уже сейчас имеет скандальный успех. Вы знаете, что «Землю» уже издают во Франции. На французском языке, естественно. И я завален письмами и телеграммами от издательств, но у меня связаны руки — ведь Снизуэлл получил на роман все права.

— Эй, Бен, я что-то не пойму, кто из нас литературный агент — я или вы? Не вы ли похвалялись опытностью в вопросах книгоиздательства и книжной продажи? Еще в первую нашу встречу, вы, помнится, еще хвалились и тем, что как юрист, съевший собаку на исках и тяжбах, можете прижать любого книгоиздателя. За чем же сейчас дело стало? Разве Снизуэлл — не «любой книгоиздатель»?

— В том-то и дело, что нет, — огрызнулся Лоуэлл. — У него десятка два адвокатов, каждый из которых, как минимум, меня стоит. Не надо было вам так спешить, Билли, стоило с ним еще поторговаться.

Билли подумал о том, что надо подыскать себе другого агента. А вслух он сказал:

— Да полно вам, Бен. Что уж теперь сожалеть о том, чего не вернешь? Пятьдесят тысяч для меня — очень большие деньги. Я на них года четыре могу жить припеваючи. А за это время, глядишь, и еще что-нибудь накропаю. И потом неизвестно, как бы все дело повернулось, будь вместо Снизуэлла кто-то другой. Может быть, он и не сумел бы обеспечить такой успех моей книге.

Да, хотя Снизуэлл, по утверждению Лоуэлла и ободрал его, как липку, он обеспечил Уильяму Коули широчайшую известность. Это, по существу, была первая публикация — ведь не брать же в расчет печатание в журнале его рассказа да тоненькую книжку стихов тиражом в две тысячи экземпляров. Итак, первая крупная публикация принесла автору известность даже за океаном. Такие случаи в истории литературы можно перечесть буквально по пальцам. А если еще к этому прибавить, что автору едва исполнилось двадцать два года, то остается только недоумевать, как такое вообще могло случиться.

Билли читал заметки о некоем Уильяме Коули, и, кажется, не до конца еще отдавал себе отчет в том, что речь идет о нем самом.

Он вернулся в Тару, где его уже ждало письмо от Джессики Фонтейн: «Мне, наверное, теперь следует скрывать факт знакомства с тобой — уж очень подробно ты описал меня в своем романе. Тот факт, что твой Джеффри Драйден — импотент и друг детства героини, не делает ее привлекательной. Вот если бы ты написал обо всем, что было между нами, получилась бы довольно классная вещь. И вообще — две знаменитости на один небольшой округ в Джорджии — это многовато, ты не находишь? Так что, когда меня спрашивают, не знаю ли я лично писателя Уильяма Коули, я отвечаю, что он живет в Джорджии, но достаточно далеко от меня. Джессика Фонтейн.»

Билли скомкал письмо и швырнул его в угол. Какая она, оказывается, дура: «получилась бы довольно классная вещь», «две знаменитости на один небольшой округ». Черт бы побрал этих Фонтейнов! Верно говорил дед, что у них в роду все полусумасшедшие. Да они под стать О’Фланаганам, если уж на то пошло, разве что О’Фланаганам не посчастливилось заработать столько денег.

В один прекрасный апрельский день у дома в Таре остановился открытый «додж» черного цвета с тремя мужчинами в нем. Двое из них вышли, оглядываясь по сторонам. У одного из вышедших через плечо был переброшен на ремне фотоаппарат с огромным зеркало — «блицем».

Тут-то уж Билли мог не сомневаться — эти люди приехали к нему. Он неторопливо вышел навстречу журналистам. Тот, который был без фотоаппарата, заметив Билли, торопливо пошел ему навстречу: