Барбара Эрскин - Победить тьму...

— А-дам… — Ее лицо сделалось мертвенно-бледным. — Война мне не страшна. Я помогу тебе с ранеными. Пожалуйста. Я люблю тебя. — Она схватила его за край свитера. — Если я вернусь, я умру.

— Нет, Брид.

— А-дам. Ты не понимаешь. — Она прижималась к нему, ее лицо было суровым.

— Брид, я все понимаю. Послушай, что я тебе скажу. Ты вернешься и найдешь Гартнайта и Джемму. В следующие каникулы мы встретимся и обменяемся впечатлениями, хорошо? Ты должна понять. Ты не можешь ехать со мной.

Она отпустила его столь неожиданно, что он отпрянул назад. Ее полные слез глаза сверкали.

— А-дам, я не отпущу тебя. Никогда! — Ее голос был почти злым.

Адам смотрел на нее потрясенный. В затылке вдруг закололо, но Адам смог сохранить спокойствие.

— Нет, Брид, извини. — Он отошел от нее. — Постарайся, пожалуйста, понять. — Он более не мог смотреть в ее глаза.

Адам повернулся и что было сил побежал вниз по холму, прочь от нее.

Жилье располагалось на самом верху, куда вела кривая лестница, в одном из высоких серых домов с выступами, выходящими в переулок неподалеку от Хай-стрит. Осматривая новые владения, Адам вначале испытал приступ сильной клаустрофобии, увидев небольшую жесткую кровать, пустую книжную полку и шатающийся стол, но затем изменил свое мнение благодаря гордому блеску глаз Робби и стал считать свое жилище раем для независимого существования.

Сбросив сумки на кровать, рядом с которой стоял его чемодан, он закинул руки за голову и испустил ликующий крик свободного человека. Они будут жить, как радостно сообщил ему Робби, в десяти ярдах от ближайшего бара. Из угла комнаты им дружественно улыбался скелет Нокс. Адам тут же обзавелся шляпой и университетским шарфом, а сумка с противогазом непочтительно обосновалась на его плече — дело происходило спустя несколько дней после возвращения Чемберлена из Мюнхена, угроза войны вновь отступила, и оба молодых человека заспешили вниз по лестнице выпить кружечку пива «Теннентс». Это был первый случай, когда Адам побывал в баре.

В последующие несколько месяцев они будут часто ходить этим путем в промежутке между изнурительными лекциями; Робби слушал их в старом «Четырехугольнике», а Адам — в новых зданиях дворца Тевиот — по химии, анатомии и анатомированию, в Ботаническом саду — по ботанике и в Королевских корпусах — по зоологии. После первоначальных странностей университетской жизни и шока, вызванного изобилием свободы после удушающей атмосферы дома пастора, он с головой окунулся в учебу, жадно усваивая каждый из предметов и уделяя мало времени отдыху. Раз в неделю, повинуясь долгу, он сочинял письмо отцу. Наконец он выбрался повидать мать.

Она изменилась до неузнаваемости. Ушли в прошлое туго стянутые на затылке волосы, скромные платья, напряженное бледное лицо. Когда он нерешительно вошел в чайный магазин на Принсез-стрит, где они договорились встретиться, то несколько секунд стоял и смотрел вокруг, скользя глазами поверх яркой миловидной женщины со свисающими локонами и в модной шляпе, сидящей рядом за столиком, на котором уже стоял чайник, а на тарелке лежали кусочки торта. Лишь когда она поднялась и протянула к нему руки, он взглянул в ее глаза и, увидев в них любовь, страх и сострадание, поддался нахлынувшим на него чувствам, наполнившим его глаза слезами.

— Я писала, Адам. Я часто писала, дорогой. — Она держала его лежащую на столе руку, постоянно теребя его пальцы, как будто стараясь убедиться, что они все на месте. — Ты должен верить мне. Ты ведь понимаешь? Это не вина отца. Он хороший человек. Видимо, он счел, что будет лучше, если ты не получишь моих писем. — Неожиданно она отвела взгляд, и он увидел, что она испытывает страдание; в глазах ее блеснули слезы. — Я была недостаточно хороша для него. Я слабая женщина. Мне нужны были вещи… — На мгновение она потеряла способность говорить и стала подливать ему чай слегка трясущейся рукой. — Я задыхалась, Адам. Я чувствовала, что вот-вот умру.

Он не знал, что сказать. Молча улыбнувшись ей, он сжал ее руку и опустил лицо к чашке.

Она высморкалась в носовой платок с кружевами. Через несколько секунд взглянула на него и улыбнулась. Слезы отступили.

— Значит, ты собираешься стать хорошим врачом?

Он изобразил гримасу на лице.

— Надеюсь. — Он освободил руку, чтобы помешать в чашке сахар. — Если и стану, то благодаря тому, что учился у тебя. Навещая всех этих людей в приходе. Ненавидя их страдания. Желая помочь им.

Он смотрел в свою чашку, неожиданно отвлеченный воспоминанием о лежащем под деревом молодом человеке. Маленькими руками Брид промывала рану Гартнайту. Странно. С тех пор как он приехал в Эдинбург, он ни разу не вспомнил о ней.

Он снова посмотрел на мать. Ее лицо было спокойным.

— Все это мне было ненавистно. Что же касается визитов, то, когда я выходила замуж, я не имела представления, что значит быть женой пастора. — Она замолчала, не замечая явного разочарования в глазах сына. — Я встретила мужчину, Адам. Хорошего, доброго, нежного, отзывчивого.

Адам напрягся. Он не желал этого слушать.

— Я надеялась, что твой отец даст мне развод. Я являлась виновной стороной. — Она посмотрела на Адама, а затем вновь отвела взгляд. — В таком случае я могла бы вновь выйти замуж. — Она не пожелала смотреть ему в глаза. — Но, разумеется, он не может пойти на это как представитель церкви, так что я… должна притворяться. — Она взглянула на свои руки. Почти непроизвольно Адам также перевел на них взгляд и увидел, что узкого золотого обручального кольца уже нет. Его место заняло кольцо из витого серебра с гравировкой. — Прости, Адам. Я пойму, если ты ненавидишь меня за это. — Она просила, по-прежнему избегая его взгляда.

Он кусал губы. Он не мог понять, что ощущает. Гнев? Обиду? Неприятие и, несомненно, ненависть, но не по отношению к ней, а по отношению к незнакомому человеку, который увел ее у них.

Он нервно откашлялся.

— Ты теперь счастлива?

Она кивнула.

Он вновь отвел от нее взгляд. Она счастлива! А она подумала хоть раз о нем, представила себе его одиночество, его опустошенность, когда уходила? Он уже был готов расплакаться, вспомнив, как его дразнил Уи Мики. Ребята в деревне были абсолютно правы. Она ушла с другим мужчиной. Она, выражаясь языком отца, проститутка.

Он резко поднялся.

— Боюсь, я должен идти. — Он тщательно контролировал свой голос.

— Адам! — Наконец она взглянула на него, опустошенная.

— Извини, мать. — Он вдруг понял, что даже не знал, как обратиться к ней. Не «мама». Ни в коем случае не «мама». Никогда больше.

— Мы увидимся еще, Адам? Вскоре? — На ее глазах вновь выступили слезы.

Он пожал плечами.

— Возможно. — Он не мог больше выносить этого. Повернувшись, продефилировал между столиками и почти бегом выскочил на улицу.