Виталий Смирнов - Воевал под Сталинградом

Для Михаила Алексеева такой тип повествования особенно предпочтителен. И не только в «военных» документальных повестях. Вспомните его книгу о «мирной» сельской жизни «Хлеб – имя существительное», в которой он предупреждает читателей, что никакой повести в обычном смысле у меня не будет (курсив мой. – В С ), ибо настоящая повесть предполагает непременный сюжет и сквозное действие, по крайней мере, основных ее героев, ни того, ни другого в этой книге нет. Не будет и главного персонажа, как намечалось бы в традиционной повести. Все мои герои в порядке живой, что ли, очереди побывают в роли главного и второстепенного» [14] Композиционное своеобразие алексеевской повести отмечал в предисловии к ней В. Солоухин: «Напрасно стали бы мы искать в повести завязку, кульминацию, развязку, как этому учили нас, бывало, в школе. Писатель взял как бы крупный самоцвет и, медленно поворачивая его перед нами и ярко освещая своим талантом, показал нам каждую его грань. Ну, если не последнюю, то, во всяком случае, многие грани. Все новые лица, все новые картины природы, все новые жизненные проблемы появляются перед глазами, а целое одно: многогранный кристалл русской деревенской жизни». .

Так и в новеллистических «военных» повестях, лишенных последовательного фабульного действия, фронтовые побратимы писателя предстают перед нами в роли главных и второстепенных героев «в порядке живой, что ли, очереди», из которой и создается многоцветная мозаика войны. В разговоре с писателем А.Елкиным М.Алексеев признавался: «… совершенно очевидно, что «Солдаты», как и «Дивизионка», вышли из Сталинградской эпопеи, из битвы на Днепре, в Румынии, Венгрии и Австрии. Тогда гибли друзья, тогда жизнь жестоко поворачивалась ко мне и страшной, и героической своей стороной. Тогда я впервые подумал, что было бы преступлением не рассказать после победы о тех, кто не дошел до нее и чьей кровью она оплачена».

Это же он подтвердил и в беседе с С. Борзуновым: «…О фронтовом житье-бытье… все достаточно подробно поведано в моих повестях и в романе «Солдаты» – в нем хоть и встречаются имена вымышленные, а рассказано-то, в сущности, о боевом пути нашей дивизии» [15] Борзунов С. Михаил Алексеев. С. 131. . А на одной из встреч с однополчанами писатель рассказал об этом более подробно. Так, помощника начальника политотдела по комсомольской работе старшего лейтенанта Крупецкого он вывел в романе «Солдаты» под фамилией Саши Крупицина. Командир одной из рот Зибаров выступает как Забаров. Подлинные фамилии носят разведчики Аким Ерофеенко, Яков Уваров, артиллеристы Гунько и Фетисов. Под своими именами в повести «Дивизионка» выступают начальник политотдела полковник Денисов, а также офицеры Ата Ниязов, Андрей Дубицкий и другие [16] Борзунов С. Михаил Алексеев. С. 165. . Да и прототипом героя «Солдат», командира полка Баталина послужил «сталинградец» Григорий Михайлович Баталов, подразделение которого принимало участие в ликвидации окруженной армии Паулюса. Этот перечень можно было бы продолжать и продолжать.

Важно подчеркнуть, ориентация на факт, реальное лицо, документ – вот эстетическое кредо Алексеева-баталиста. В этом признавался и он сам: «На переднем крае, перед лицом смерти, человек весь на виду. Там, в огне войны, я и нашел своего героя. Он словно бы сам вошел в мои книги, вошел таким, каким я его знал и любил. Я не побоялся вывести в художественных произведениях героев с непридуманными именами и биографиями, и это, по-моему, только укрепило книги, сделало их правдивее. С тех пор моим писательским правилом стало во все мои книги наряду с вымышленными героями вводить людей, взятых прямо из жизни».

Эта позиция обрела особую принципиальность при работе над романом «Мой Сталинград», вошедшим в художественную летопись битвы на Волге.

Путь Михаила Алексеева к его «главной книге» о войне был долог. Уже в 1971 году на встрече с однополчанами он признался, что «давно думает» о книге о Сталинграде: «сталинградская эпопея не дает мне покоя ни днем, ни ночью». А на вопрос, не боится ли он невольного повторения того, что уже написано, убежденно ответил: «Нет, не боюсь. Если среди трех миллиардов людей земного шара нет двух одинаковых, почему должны быть одинаковыми книги о войне? Я много пережил, защищая Сталинград, и надеюсь, мне удастся чем-то новым поделиться с читателями. Массовый подвиг, совершенный нашим народом в боях за этот город, дает нам, писателям, богатейший, неисчерпаемый материал. И неповторимы судьбы, лица, ратные дела моих боевых побратимов, с кем бок о бок сра-жался в одной траншее, чьи подписи остались под знаменитой клятвой защитников Сталинграда. Долг писателя-фронтовика рассказать о них молодому поколению. Если осилю этот роман – значит, исполню свою главную задачу. Ведь в Сталинграде мы, солдаты нашей дивизии, испытали самые большие трудности, именно там получили боевую закалку. В новой книге, как и в моих ранних книгах о войне, будут выведены многие реальные люди, герои нашей части…» [17] Борзунов С. Михаил Алексеев. С. 165–166. .

Казалось бы, материал произведения выстрадан собственной жизнью, неоднократно осмыслен, судьбы персонажей, которые войдут в окончательный текст, не раз возникали в алексеевской публицистике, главный герой – сам легендарный город на Волге – постоянно стоит перед глазами… Но прошло более четверти века, пока писатель поставил точку.

Чем же объяснить, что свою «главную книгу» М. Алексеев начал писать так поздно, когда было создано уже достаточно много произведений и о крестьянской жизни, и о современности, и о ратном труде? На этот вопрос он ответил сам на встрече с односельчанами в селе Монастырском Саратовской области, где родился, спустя десять лет после того (1981), как возникла мысль о «сталинградском» романе: «…Объяснение простое. Сталинградская эпопея – дело сложное, грандиозное во всех отношениях. Браться за такую ответственную тему, не имея достаточного литературного опыта, я не решился и, думаю, поступил правильно. К тому же требовалось определенное время для всесторонней оценки Сталинградского сражения, так сказать, охвата всей панорамы этой величайшей в истории войн битвы…Я прочитал все о Сталинградском сражении, перекопал горы архивных документов, просмотрел тысячи писем советских и немецких солдат, найденных под развалинами домов. Порой даже возникает опасение – не утонуть бы в этом море документального материала» [18] Борзунов С. Михаил Алексеев. С. 217–218. .

Однако, почувствовав, что его героям «не хватает биографий», не хватает жизненных фактов, подготовивших их к войне, М. Алексеев вернулся к тому материалу, который был ему наиболее близок, наполнен автобиографическим содержанием, написав роман «Драчуны», который стал еще одним подготовительным этапом к главной книге. Это подтвердил и сам писатель в беседе с корреспондентом «Литературной газеты» (1987): «Я десять лет думал о Сталинградской битве, хотя и не писал. Но я, видимо, и не мог бы продвинуться с этим романом, если бы не написал «Драчунов». Вам, наверное, это кажется неожиданным. Я же тогда понял, что мне прежде необходимо рассказать о том, что же это за поколение победителей – не только в битве под Сталинградом, но и вообще в Великой Отечественной войне. Мы ведь росли в 30-е годы полуголодными, босоногими оборванцами, драчунами и меньше чем через десять лет уже должны были встречать врага. Какую же нравственную крепость надо было возвести в душах, чтобы в конце концов о нее разбилось фашистское нашествие. С такой стороны наша литература, кажется, на это еще мало смотрела. Вот почему мне надо было написать «Драчунов» – книгу, которая как бы расчистила мне путь к новому роману о Сталинграде».