Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Не будем! — весело соглашается Любарт.

— Я не смею, князь. Что подумают? Муж спросит... — Юли стреляет глазами на Любарта, тот смеется, откровенно ею любуясь.

— Ничего, ничего! Мы же не наедине остаемся. А потом, — Кориат шутливо повышает голос, — князьям перечишь?!

— Слушаю, князь, — Юли опять скромненько глазки в пол и исчезает.

— Ух, зверь-огонь баба! — выдыхает Кориат.

— Зачем же отпустил, раз забыть не можешь? — посмеивается Любарг.

— А то не знаешь!.. Ведь это она Митьку спасла тогда, после Турьи. Но не отдал бы... Если б она меня до ручки не довела.

— А-а! Слабак, значит.

— Да не слабак! Разве в постели только дело?! Она ведь такая была стерва — сказать нельзя! Это дай, то достань, это вынь да положь — иначе не дам! Это не так, то не этак, с ума можно спрыгнуть! Поверишь ли — на меня драться лезла! С кулачками своими... А я терпел! Из-за способностей ее... в постели... А ты говоришь — слабак... Царапалась как кошка, кусалась! А уж служанок, наверное, точно — била. Хотя я не видел...

— Так чего жалеешь?

— А! Так ты посмотри, какая она стала! Шелк!

— Кто же ее так... перекроил?

— Да Митька мой! Черт его знает — как! А сделал! Вот и вздыхаю... Мне надо было!

— А смог бы?

— Смог... Если б захотел. А вот, дурак, не захотел.

«Ох, вряд ли! Уж самомнение-то у тебя», — подумал Любарт, а сказал уже без улыбки:

— Не жалей. Мало у тебя баб? Это дурь ведь оттого, что она не твоя.

— Да уж теперь... Но как взгляну на нее, как вспомню — ухх! Все дыбом! Юли вернулась с кружкой. И они долго сидели, вспоминая дорогу из Орды в Москву, Москву и все, что было после Москвы. Кориат разошелся, усталость и печаль исчезли из его глаз (Любане бы взглянуть!), он сочинял на ходу, а сейчас еще и понравиться Юли хотел, и такое загибал, что Любарт то держался за живот, то вытирал слезы, то просил брата хоть минуту передохнуть, а Юли после кружки меда, хотя в рассказах она выглядела не всегда симпатично, закатывалась аж до визга, а слезы и не пыталась утирать.

Поздно ночью, когда она собралась уходить, Кориат попробовал подкатиться проводить. Но Юли повернулась к Любарту:

— Князь, уговори его или подержи, чтоб настроения ни себе, ни нам не испортил. Так ведь хорошо посидели!

— Миша, посидим, — засмеялся Любарт, — в кувшине еще есть...

— Если мало, я сейчас принесу! — вскинулась Юли.

— Не надо... Прошлое не вернешь, а настроения действительно жаль, — Кориат откинулся на спинку лавки, и глаза его сразу опять устали, — ах, Юли, Юли... Не доверяешь?

— А ты сам-то себе доверяешь? Особенно сейчас. Только честно!

— Ладно, ступай с Богом.

— Покойной ночи. Ложитесь, а то Дмитрий завтра рано прискачет, послали за ним.

Дмитрий действительно прискакал рано, но гостей будить не велел, пусть проснутся сами. Пока он приводил себя в порядок, Люба распоряжалась насчет стола, и когда Дмитрий стал проверять, так ли все приготовлено для гостей, как полагается (с некоторых пор он привык, приучился — каким образом и сам бы не объяснил! — проверять исполненное. Все, что можно!), то только развел руками и поцеловал жену — все было «как полагается», даже лучше.

Князья проснулись поздно, с немного тяжелыми головами. Им поднесли рассолу и повели во двор умываться. Там их встретил Дмитрий, подтянутый, одетый парадно, спросил с вызовом:

— Ну как, отцы, не состарились еще? Слабо в снегу искупаться?

— Ах ты, пацан! — любуясь сыном возмутился Кориат и потащил с себя рубаху, — сейчас посмотрим, кто тут состарился!

— Молодой нашелся! — загудел Любарт, тоже раздеваясь. — Только стариков подзуживать! — Он схватил снегу, сдавил снежок, запустил в племянника, тот ответил, промазал, и «старики» кинулись на Дмитрия. Ему удалось увернуться от отца, и Кориат нырнул в сугроб, взвыв от холода и удовольствия, зато Любарт сшиб племянника с ног, но и сам не удержался (вернее, не захотел) и тоже оказался в снегу, заорав благим матом.

С этого момента «старики» перестали обращать внимание на Дмитрия, мгновенно отскочившего в сторону. Они начали бороться, кататься по снегу, осыпать им друг друга, растираться и прочее, пока от них не повалил пар.

Дмитрий решил напомнить:

— Там, между прочим, кабанчик стынет!

Они замерли и как по команде кинулись в сени.

Через четверть часа за стол сели вчетвером: Кориат, Любарт, Дмитрий и Люба. Подавала Юли. Выпили за встречу, за здоровье тех и других, начали угощаться.

— Ну, с чем приехали, отцы? Не бывало еще в Бобровке такого важного посольства.

Любарт помялся:

— А как насчет Юли? — намекая и на присутствие Любы. Та поняла:

— Не бойся, князь, Юли не проболтается, спроси у Дмитрия. А я тем более.

— Да, не так воспитаны, — улыбнулся Дмитрий, — и раз уж привез важные вести, то доверяй.

— Это не я привез, — махнул рукой Любарт, — вот кто у нас всех делами снабжает. Как увижу его, сердце заходится.

Кориат усмехнулся, стал рассказывать о своем посольстве в Орден. Все, что увидел и понял он сам, радости не вызывало, но это было далеко не все.

— Помнишь Иоганна, «черненького», которого ты тогда подцепил и порекомендовал мне в Ордене?

— Помню, — насторожился Дмитрий.

— Бесценный оказался человек. Сколько он нам сведений об Ордене выдал — озолотить его мало!

Дмитрий по-настоящему обрадовался. Ведь тогда, после отъезда он совсем потерял Иоганна из виду и не знал, чем закончилось затеянное с ним дело, хотя тайный знак ему передал, а людей, для которых этот знак предназначался, через Леонарда предупредил.

— Значит, не ошибся я, слава Богу! А как насчет озолотить? Хоть что-то ему сделали?

— Да разве ж можно... Ему ничего не надо, лишь бы домой уйти, а нам это... сам понимаешь. Вот мать его мы украли — он попросил.

— Да ну! Молодцы!

— И живет она теперь у меня в Новогрудке. Дом у нее, хозяйство, и содержание с княжеского стола до самой смерти.

— Аи, молодцы! Спасибо! Он ведь в ней души не чаял. Одна, говорил, у меня забота — за мать отомстить. Старая она?

— Хм! Да моложе меня. Но на вид... и говорить тяжело...

— На женщин не отвлекайся, а то надолго затянешь, — полушутя направляет их Любарт.

— Так вот, Иоганн этот сообщает, что новый Магистр Винрих собирает все, что может, против Олгерда и уже весной, как просохнут дороги, ударит. Он видит в Литве главного противника в продвижении Ордена на восток.

— Стало быть, война?

— Да еще какая! Считай — крестовый поход.

— Ну так чего тут страшно тайного? Война так война, нам не привыкать.

— Разве можно к ней привыкнуть?.. — пригорюнилась Люба.

— Ничего, дело обычное. — Дмитрий накрыл ее руку ладонью и тихонько пожал.

— Для тебя-то, положим, не совсем обычное, — уронил Любарт.

— А что такое?