Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Большинство арбалетчиков взяли в подручники молодых: сыновей, племянников, двоюродных и более дальних — с прицелом на будущее: обстрелять новобранцев, подготовить смену. Стариков в подручниках оказалось всего семеро, да и то у тех, кому молодых взять было негде. Старики-ветераны, разузнав, в чем дело, рванулись в подручники. Однако Дмитрий развел руками: как стрелки пожелают. Им стрелять, им погибать.

И тут новая удача! Ветераны не захотели смириться и стали сговариваться парами меж собой, всерьез взявшись за арбалеты. Девятнадцать пар прибавил к своим стрелкам Дмитрий, а скольких забраковал! Пока! Так что больше всего он был доволен перспективой.

Только 7-го мая продралось наконец сквозь тучи солнышко, а 8-го пробился в Бобровку и Кориатов гонец с приказом выступать не позже чем через два дня на северо-запад, в направлении Гродно и дальше, если не будет новых указаний, по левому (именно по левому!) берегу Нямунаса идти на север.

Вестей с ним приехало много. Об Ордене, об Олгерде, о Кейстуте... Кейстут шел в поход с сыном Потырком (Патрикием) и «его войском» (вот о чем, видно, говорили Дмитрию отец с дядей, ведь Потырк был на два года моложе его, а уже имел удел и свое войско), и это тянуло все вместе тысячам к 17-ти, 20-ти.

Сроки выступления Ордена, численность его войск, количество конницы и пехоты, направление движения, кто ведет (а вел сам Винрих фон Книпроде), — все это было прекрасно известно Олгерду. Рыцари не особо и таились (обычная их спесь!), но все-таки главная заслуга в этом знании была Иоганна, находки Дмитрия и теперешней палочки-выручалочки в Мальборке. Олгерд знал о рыцарях практически все и мог полностью изготовиться.

Как только Винрих в первых числах мая выступил из Мальборка во главе 25-тысячной армии, Олгерд смог отреагировать мгновенно: четыре отряда двинулись каждый своей дорогой к границе Ордена. Самый большой, Кейстута с Патрикием (ок. 14 000 чел.), из окрестностей Берестья на север. Сам Олгерд с 10 тысячами тронулся из Вильны на юго-запад, подыскивая удобное место для переправы через Нямунас. Параллельно ему из Трок шел еще один 4 тысячный отряд Кейстута. И из Новогрудка почти прямо на запад Кориатов отряд (5 тыс.) под командованием воеводы Константина. Бобров полк шел в дополнение и на подмогу Константину и при встрече, на левом берегу Нямунаса, поступал в его распоряжение.

Войска должны были встретиться в 40 верстах севернее Гродно, на левом берегу Нямунаса и оттуда повернуть на рыцарей.

Они встретились вовремя, никто не опоздал, обошлось без недоразумений и накладок. Все шло по плану!

Но все это время, с самого начала похода и до битвы, даже раньше... с самого того визита отца и дяди, с тех самых слов монаха, что загородит чревом княгиню, а то и князя от немецкого меча, в Дмитрию поселился какой-то «червячок». Какое-то неуютное чувство, которое он пытался вытащить на свет, определить, чтобы устранить, отделаться, но не мог.

Определялось оно крайне туманно: что-то не так. А что именно, где и почему не так — не определялось. Ведь не было ничего неясного. Наоборот! Никогда еще так тщательно, так всесторонне не готовились к походу. Никогда не было столько известно о противнике. Никогда так четко и слаженно не взаимодействовали войска. Даже Кориат, в делах войны раздолбай-раздолбаем, прислал войска вовремя и в указанное место, точно как обещал.

Все делали свое дело как задумано, никаких неприятных неожиданностей не возникало. Даже численный перевес оказался большим, чем ожидали. Тем не менее «червячок» не исчезал. Дмитрий никому не говорил о нем, считал блажью, полагал, что просто побаивается немцев, большой битвы, ведь в больших сражениях он еще не участвовал, а пуще всего боялся дедова гнева, который страшно не любил, когда начинали сомневаться и рассусоливать в походе.

После соединения отрядов Олгерд повел войско на запад, избегая рек, оврагов, вообще каких-либо естественных преград, боясь, что при соприкосновении немцы воспользуются ими и постараются свести на нет его численное преимущество. И по-видимому, очень был доволен, что немецкая разведка встретила его на ровном месте, верстах в семи севернее озера Вигры. Подвинувшись еще вперед, на край неширокой (сажен триста) лощинки, Олгерд остановил войска. Тут же на противоположном склоне появились немецкие всадники. Стало ясно, что биться — здесь!

И только когда вечером сошлись с рыцарями, чтобы завтра сразиться, раскинули лагерь и осмотрелись на позиции, когда увидели немецкий стан, когда разведчики, обскакав войско противника и по фронту, и с флангов, доложили свои наблюдения, когда Олгерд, собрав военный совет, распорядился, кому где завтра встать и что делать, Дмитрий, наконец вытащил на свет и разглядел своего «червячка».

Он понял: все было слишком правильно, и, стало быть слишком по-немецки. Все по-немецки! Основательно. Без сюрпризов и неожиданностей. Шли — пришли, встали — расположились, сошлись — ударили и... погнали?! Но ведь это немцы так рассчитывали! И у них получится! Нет на свете более основательных людей, чем немцы.

А мы? Всегда ведь хитрость какая-то придумывалась и проделывалась в походе! И Кейстутом, и Любартом. А особенно Олгердом! А тут ничего! Как же так?! То есть завтра вся битва — под немецкую дудку...

Только монаху мог поведать Дмитрий свои сомнения, и, когда возвращались с совета, приотстав от деда, он шепнул:

— Накостыляют нам завтра, а? Отец Ипат? Монах засопел, плюнул смачно и проворчал:

— С такими начальничками еще как накостыляют!.. — Ему не понравился совет, не понравился Олгерд, ему все здесь не понравилось.

Конечно, они впервые столкнулись с Олгердом и его порядками, впервые шли в бой под его прямым командованием, и все могло показаться хуже, чем есть, лишь с непривычки. Дмитрий так и хотел посчитать: может так, и надо? Не спорить и советоваться, а командовать и исполнять. Но почему тогда монах недоволен? Уж он-то повидал на своем веку и битв, и советов. Да и дед, кажется, не в восторге... И потом, если зовешь на совет... На совете советуются, а не командуют. Командуют после совета!..

В общем, Дмитрию совет тоже не понравился. Никто из воевод, даже Константин, больше всего уважаемый отцом, даже князья, Кейстут с Патрикием, своих соображений насчет битвы не высказывали. Говорил Олгерд, словно диктовал приказ. Лишь когда он объяснил Кейстуту, как ему располагаться для удара, тот заспорил, желая выдвинуть вперед как можно больше своих. Олгерд неожиданно усмехнулся и согласился. А совет попрятал улыбки — все знали ненависть Кейстута к Ордену, его желание своими руками рвать немцев в клочья.

Эта перестановка повлекла за собой некоторые другие, и Дмитрий решился подать голос: