Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Да, — горько усмехнулся Дмитрий, — и каждый ждет, и каждый просит... Андрей мучительно покраснел:

— Прости. Тебя-то я никак не имел в виду.

— Ну отчего же... Если Олгердовичу места нет, то куда уж мне лезть, Кориатовичу, да еще почти незаконному...

— Не-е-ет! Тебя он просто не сможет не отметить! Знаешь, какой звон о твоих стрелках идет? И на арбалетчиков все раззавидовались, и войско ты сберег. Шила в мешке не утаишь! У меня в Трубчевске и то уже вовсю судачат: если б были стрелки, как у Бобренка, были б наши мужики целы.

— Ну, это ведь твои вояки принесли.

— Конечно. Но это не важно. Важно, что по всей Литве шум. И не на Любарта кивают, а на тебя. Народ ведь не обманешь.

— Ну так и что?

— А то... без надела не останешься, вот что! И тут уж хватай, сколько сможешь, ничего не упускай!

— Сколько сможешь? — Дмитрий усмехнулся с сомнением. — Сколько дадут...

Ему давно уже портила настроение эта проблема, но от случая к случаю, обычно, когда Любаня заговаривала о самостоятельности. Не хотел он надела, гнал от себя мысли об отдельном княжестве, до муки не хотел думать об этом! Потому что предчувствовал недоброе, да и умом понимал — ничего путного не выстраивается. Но сейчас вопрос подпирал как-то совсем уж близко и буднично: вот завтра тебе что-то предложат — хватай! А что?! Где?! Но понимал: теперь это не отпустит, пока не разрешится. И загрустил, и замолчал, замкнулся.

С пира он ушел рано, рано лег, но всю ночь проворочался, не выспался и наутро с кашей в голове пошел посоветоваться к отцу. Слава Богу, тот был трезв, а значит, разумен.

Отец встретил ласково, радостно:

— Заходи, заходи, сын! Давненько мы с тобой близко не сидели, о жизни не толковали. Соскучился я, рад! — поутру вид у Кориата был еще бледнее и несчастней, чем вчера на пиру: улыбка сбегала в гримасу, а глаза полны муки.

— Ты нездоров, отец.

— Ничего, потерплю — пройдет. Должно пройти! У меня и раньше такое бывало. Первый раз, когда ты рыцаря завалил. Помнишь? Как камень под дых воткнули. Тупая такая боль, не то чтобы терпеть нельзя, но нудная, ровная, постоянная, как ни крутись, как ни ловчи — не уменьшишь ни на каплю — так что через день удавиться хочется. Тогда-то быстро прошло, там еще радость помогла... Потом еще, и опять, кажется, в Ордене, и опять прошло... А тут, в это посольство, после шнапса ихнего, как схватило — думал, окочурюсь! На стенку лез трое суток! Потом отпустило все-таки. Знахарь мой говорит: пить, кроме воды и молока, ничего нельзя — сдохнешь! А чтобы боль прошла — не ешь. Понял?! Ну, потерпел, боль прошла, так дальше-то все равно чего-то съесть надо, а то один черт — сдохнешь, уже с голоду. А как съешь что — опять боль.

— Но хоть от чего-то боли не бывает?

— Не бывает от молока... да от каши. И то, если каша без масла.

— Вот кашу с молоком и ешь, — грустно улыбается Дмитрий.

— Что ж остается... — сокрушенно качает головой Кориат и вдруг улыбается прежней, разудалой улыбкой:

— А каково кашку лизать после такой-то жизни?! Помнишь, как я весь Орден упаивал?!

— Помню. Еще напоишь...

— Да какое там!.. Какой теперь из меня посол, когда пить нельзя! Ладно, давай о тебе поговорим. Мне о тебе все уши прожужжали: как ты татар бил, да от вражьих стрел арбалетчиками закрылся. Теперь в Вильне на каждом углу слышу: арбалеты, арбалеты... Уже арбалетные мастера кругом нарасхват пошли. Правда что ли — так здорово с арбалетами? Они ведь тяжелые, громоздкие... Расскажи! Неужели ты сам все это придумал?

— Да ну — сам! Я еще без штанов бегал, а на Западе уже знали, понимали силу стрел. Про войну французов с англичанами слыхал?

— А как же.

— А в 54-м (1346) году англичане французов раздоблали как — слыхал?

— Слыхал. Даже городишко помню... Креси?..

— А шесть лет назад опять. Слыхал?

— Да. Пуатье.

— Так ведь они их оба раза просто из луков издали перестреляли — и все!

— Ну уж! Там ведь, брат, рыцари! Там латы, панцыри, железо! Какие же должны быть луки! Не верится что-то.

— Да уж неслабые! Мне и самому не верилось, пока мне рыцарь, француз, между прочим, помнишь, на пиру после поединка моего, об этой, последней битве не порассказал. Он сам в ней участвовал. Англичане их даже до строя своего не допустили! Издали наваляли тысяч шесть, с места не сойдя! Я уж не знаю, как при Креси, но все, кого я ни слушал, в один голос говорят, что битвы эти очень похожи. Вот так! И никакое железо не помогло.

— Чертвозьми! Неужели...

— Вот тебе и неужели. И поехал я — помнишь? — от тебя, от посольства твоего, арбалетных мастеров искать.

— И нашел?!

— Нашел. Они мне такие арбалеты намастерили, что и за 90, а некоторые и за 100 сажен панцирь прошивают. Ну и сам посуди, что нам стоило татар остановить? Пока они на свой выстрел подъехали, мои столько их навалили — некому биться стало.

— Вот это да! — Кориат оживился, похорошел, радуясь и гордясь сыном. — А вот потери, говорят, большие?

— Стрелков на всех не хватило. Не смогли весь фронт прикрыть, вот и...

— Да-а! Татар! — отец совсем ожил, Дмитрий видит наконец прежнего Кориата. — Ты знаешь, я ведь давно уж Олгерда наблюдаю, знаю его хорошо. Но после этой битвы встретил — не узнал. Такой петух стал! И взгляд такой, знаешь, небрежный, дескать, что вы тут под ногами толчетесь, мелочь, мы вон татар бьем! И вид — фу ты, ну ты! А в городе — знаешь? Говор, шепот, сплетни: арбалеты, арбалетчики, «бобры», князь Митрий, «бобры», Бобренок... — такой шорох! Слыхал?!

— Нет.

— Зря! Костью ты в горле Олгерду сел. Придется ему как-то от тебя отмазываться.

— Что значит — отмазываться?

— Награждать. Думаю — даст удел. И немалый.

— Какой? Где у нас лишние уделы?

— Думаю, на границе с Ордой, ближе к Киеву.

— Радость мне великая на границу с Ордой с голым задом выходить.

— Почему с голым?

— А чем я от Орды закроюсь? Войско, которым я татар бил, не мое — твое да Любартово. Оно при вас и останется. Вместе с арбалетчиками, кстати. Даже «бобры»... — Дмитрий махнул рукой.

— Своих подданных на конь посади.

— Даже если будет кого посадить, в чем я сильно сомневаюсь, и то сколько времени надо, чтобы сброд стал на войско похож. А ведь там землепашцев нет... Скотоводы? Это кочевники, татары... Купцы? Те все мимо идут... Бродяги? Разбойники? Кого на конь сажать?

Кориат пожимает плечами:

— Отказываться, ты понимаешь, нельзя.

— Почему?

— Все потеряешь.

— Но почему?! Ты что, от своих обещаний отказываешься, что ли? Ведь ты меня везде наследником называешь.

— Моей смерти ждать будешь? — печально усмехается Кориат.

— Ну при чем здесь это, отец?! Я к княжению как таковому никакой тяги не имею, пропади оно пропадом! Неужели ты не заметил?! Я бы и так прожил! У меня и занятий, и интересов — во! — он показал над макушкой. — Но обстоятельства! В походах отличился, жена знатная... Ну и дай мне в управление что-то... половину, треть, четверть... своего княжества. Формально! А управляй сам! А я по-прежнему войском буду заниматься. Пойми, чтобы войско стало боеспособным, им надо заниматься гораздо больше, чем мы сейчас. Им постоянно надо заниматься, только им и больше ничем! Я с арбалетчиками хорошо это понял.