Дитлоф ван Вармело - В коммандо

Некоторые лучшие качества нашего характера систематически подавлялись. Мы гордились нашей жестокой ненавистью к врагу и считали это признаком патриотизма, радовались, когда враг падал под нашими пулями или становился жертвой эпидемии. Нам хотелось, чтобы в Европе началась большая война, если это помогло бы спасти наши республики, и, как следствие нашего патриотизма, преобладающей в нашем характере стала жестокость.

Жизнь в коммандо делала многих из нас пессимистами. Куда бы мы не приехали, первая мысль была о том, что наша любимая страна разрушена во всех отношениях. Мы повсюду видели сожженные дома, мирное население, которое силой согнали со своих мест, угнанный скот, а слухи говорили об ужасном произволе, который творился в отношении беспомощных женщин и детей. Если бы души наши не зачерствели, существование наше стало бы невозможным. Ко всему мы постепенно привыкли, но мысль о страданиях близких нам людей постоянно не давала нам покоя, и к этому привыкнуть было нельзя.

Особенно страдали женатые мужчины. Свое горе они переносили молча. Некоторые получили сообщения от жен, заключенных в тюрьмы или лагеря беженцев, в которых им предлагалось сдаться ради своих жен, потому что дальнейшая борьба не имеет смысла, так как страна все равно потеряна. Кто будет обвинять человека, который уезжает, беспокоясь о жене и детях, не думая о том, что случится с ним самим? Другая женщина, попавшая в другие условия, посылает мужу весть о том, что жизнь в лагере не так уж плоха и что он должен сражаться до конца. Тогда он остается, и его храбрость достойна храбрости его жены.

Некоторые мужчины, казалось, были безразличны к страданиям жены и детей. Это были люди, бесполезные в мирное время, но нужные нам во время войны. Но все же большинство, причем подавляющее большинство, были из тех, кто даже в самое тяжелое время были преданы своим товарищам, с которыми они вступили в эту борьбу, борьбу за независимость.

Всякий раз, когда мы приезжали в такое место, где есть вода, которой можно напоить лошадей, кто-то сразу должен был развести костер, другие принести воды, остальным тоже находилось дело. Это было необходимо для нашего выживания. Прибывшим первыми доставалась самая неприятная часть работы. Леса в хугевельде, где мы находились, было мало, вода часто была загрязнена теми, кто прошел раньше. Когда становилось жарко, мы делали навесы из ружей и одеял. Наша пища была проста. Она состояла из мяса и кукурузной каши утром, днем и вечером, часто без соли на протяжении многих недель. Кофе мы делали из размолотого в кофемолке поджаренного зерна. В течение войны мы научились пить все виды кофе – из пшеницы, овса, ячменя, бататов, кукурузы, и даже персиков. Мы стали настолько привычными к простому образу жизни, что наши желания уменьшились до крайности. Даже отсутствие сахара больше нас не волновало, и мы оставались здоровыми и сильными.

Мы лежали маленькими группами вокруг костров, прислонясь к седлам. Наши желания ярче проявлялись после того, как тела получали необходимый отдых. Наши группы выглядели очень живописно – некоторые из нас лежали в непринужденных позах с затрепанными книгами в руках, другие теснились вокруг костра, время от времени подкидывая туда дрова, а кто-то складным ножом выбирал клещей из полосок вяленого мяса.

На дожди мы тоже не обращали большого внимания. Мы давно привыкли к тому, что одежда сохнет на наших телах. Природа благосклонна к людям, которые день и ночь находятся под открытым небом. Если солнце после ливня не появлялось, мы имели жалкий вид в одежде, с которой стекала вода. Но мы никогда не ворчали. Мы вообще были жизнерадостны, если только не падали от усталости.

Хуже всего было долгими ночами, когда, по какой-либо причине, мы не могли спать, поскольку многие из бюргеров были обеспокоены за судьбу своих родных. Часто, после длинной поездки, мы слишком сильно уставали, чтобы приготовить пищу, но просто падали с седел и засыпали прежде, чем позволить мыслям завладеть собой. Но если враг не сидел у нас на пятках, мы часто проводили долгие ночи без сна, пристально глядя на звезды с самыми горькими чувствами в наших сердцах. Неудивительно, что многие бюргеры становились седыми. Нас часто будили стреноженные лошади, которые паслись среди нас. Иногда кто-то вскакивал с криком, который будил остальных, и тогда ночную тишину над вельдом разрывал веселый смех.

Иногда дождь не прекращался несколько дней, что делало нашу жизнь мрачной и почти невыносимой. Одежда не могла просохнуть, было мокро и грязно. Даже в сухую погоду дрова было найти очень трудно, потому что до нас здесь проходило много других коммандо, которые тоже двигались от водопоя к водопою. А когда было мокро, развести костер вовсе не было возможности.

Если кто-то был болен, то, даже если ночь проходила без видимых последствий, это был еще один гвоздь в его гроб. Даже во время дождя бюргеры держались бодро и слышалось много шуток, но по утрам, когда мы, дрожа от холода, поднимали из грязи утомленные тела, никто не рисковал задать другому вопрос: «Как спалось?»

Дух бюргеров сильно отличался от того, каким он был в начале. Никто никаких клятв не давал, ссоры были исключением, воровства практически не было. Мы называли себя «просеянными»; воры и предатели давно отделились от нас. Не думаю, что какая-нибудь европейская армия могла бы столь же высоко поддерживать моральный дух своих солдат при таких обстоятельствах, как маленькая бурская армия с помощью своей религии. Хотя в мирное время наблюдалось различие в разных церквях (особенно в Трансваале), в военное время все это сошло на нет и теперь одна вера и одна Библия стали средством моральной поддержки бюргеров.

В течение прошлых нескольких месяцев среди нас была эпидемия, раньше мы только слышали об этом, а теперь из-за вшей сами с этим столкнулись. Каждому понятно, что спать, когда все тело чешется и зудит, невозможно. Мы не были виноваты. Мы не могли сменить одежду или выстирать ее, или принять какие-нибудь меры против паразитов, которые стали настоящим бедствием и для врага тоже. Хотя мы и кипятили нашу одежду, гниды, к нашему ужасу, появились снова.

XIV. Сражение у Босманскопа – Спасение женщин

К счастью, враг дал нам передышку на неделю, которую мы провели на ферме ланддроста (местного судьи) Шотте. В это время фельдкорнет Майер со своим небольшим отрядом из немцев взрывал электростанцию в Бракпане.

После этого мы провели несколько дней на ферме г. Брауна, где собралось множество маленьких коммандо, которые стояли лагерем лагере на берегах реки. Наши лошади снова стали гладкими от обилия зерна, которым их там кормили. На той ферме мы сначала использовали вместо дров столбы для ограды, которые имелись на ферме. Я прекрасно помню, как, получив приказ комманданта Кемпа, мы ждали до темноты, чтобы украсть эти столбы, и как нам при этом было стыдно. Нам до сих пор неприятно это вспоминать. Разумеется, если мы могли найти другие дрова, мы ничего такого не делали, и, более того, это было запрещено.