Стив Мэдден - Одержимый обувью. От багажника автомобиля до международной империи с выручкой в миллиард $

На какой-то момент я задумался. Заключенным не разрешалось отправлять деньги на чужие счета. Наверное, это сделали, чтобы предотвратить торговлю наркотиками и другую незаконную деятельность. Но я просто хотел помочь Брюхатому и по глупости решил, что они действительно не будут судить за это строго. «Да, я сделал это, у него не было ни гроша за спиной, и я хотел ему помочь».

Лейтенант посмотрел на собравшихся охранников. «Ладно, предлагаю устроить суд». До того, как я осознал происходящее, они инсценировали суд прямо в стенах этого кабинета. Один охранник выступал в роли адвоката, а другой – прокурором. Сам лейтенант играл судью. Все это время я гадал, был ли это розыгрыш. Они действительно решают здесь все вопросы таким путем? Что случится со мной, если я буду признан виновным?

Весь «судебный процесс» занял пять минут. Мой псевдоадвокат выступил в мою защиту. «Он славный парень, – сказал он лейтенанту. – Он умеет держать язык за зубами и не попадал ни в какие передряги. На этот раз мы можем дать ему поблажку.

«Но мы не знаем, зачем он отправил заключенному эти деньги, – сказал охранник и прокурор в одном лице. – Кто знает, что они замышляют? Мы не можем допускать подобные вещи только потому, что он какой-то крутой обувной магнат».

Лейтенант лишь покачал головой. «Он прав, – сказал он. – Мы должны его отослать». И после этих слов охранник, который еще две минуты назад выступал моим защитником, надел на меня наручники и тут же повел в камеру в другой части тюрьмы. Я остался один в полном неведении. Они сказали, что собираются отослать меня, но когда? И куда? Смогу ли я вернуться в свою камеру, чтобы забрать вещи?

Ответ был отрицательный. Они собрали мои вещи, а позже той же ночью посадили меня в фургон и повезли в неизвестном направлении. Лишь спустя несколько дней мне удалось снова увидеть солнечный свет.

Берцы– верхняя деталь переда, которая находится у носка. Берцы располагаются в средней части ботинок, между союзкой и задником.

Я проснулся от того, что почувствовала капли воды на своем лице. Мое тело гудело от боли, но я не до конца понимал почему. Мне потребовалось время, чтобы вспомнить, где нахожусь. Я сидел в позе зародыша на твердом цементном полу. Потом узнал запах жидкости, которая попадала мне на лицо, и вскочил на ноги, быстро все вспомнив.

Это была вовсе не вода, а моча, капавшая на стенку писсуара, что находился в шаге от меня, и рикошетом попадавшая на мое лицо. Парня, который справлял нужду, это не волновало, и, даже если он делал это случайно, ему больше некуда было идти. В камере этого следственного изолятора в Таллахасси было так много людей, что даже я с трудом находил себе место.

Я провел здесь несколько дней. После выезда из Эглина они перевезли меня из одного исправительного учреждения в другое, каждый раз запирая в камере содержания, а утром загружая обратно в фургон. Когда ночью меня привезли именно в это учреждение, я с нетерпением ждал следующего утра, чтобы поскорее вернуться в фургон. Но этого не происходило.

Лишь спустя некоторое время мне удалось получить информацию, и то благодаря слухам, которые ходили по всей камере от одного заключенного к другому. Это было что-то вроде перевалочного пункта, где содержались заключенные, ожидающие перераспределения. Он находился очень далеко от Эглина. В огромном помещении стоял ряд двойных камер без окон и естественного света, в которых нас держали почти весь день, а когда наступало время, чтобы поесть, нам просовывали подносы с едва съедобной пищей.

Я всячески старался держать язык за зубами и не лезть в чужие дела. Я не искал проблем. Но когда другие парни что-то говорили, я слушал. По всей видимости, было два варианта, куда меня могли отправить: исправительное учреждение округа Язу или федеральное исправительное учреждение Колман. Некоторые ребята уже побывали в этих местах и сходились во мнении, что в Язу лучше не попадать. Последующие несколько дней я провел, слепо молясь о том, чтобы оказаться в Колман, толком не зная, действительно ли это место лучше его альтернативы.

Наконец-то дошли слухи о том, что я еду в Колман. Так как меня признали виновным в переводе средств другому заключенному, мой срок увеличили, и я перешел из тюрьмы общего режима в тюрьму строгого режима. Ситуация складывалась ужасно, и я ругал себя за столь нелепую ошибку. Но в тот момент я просто почувствовал облегчение. По крайней мере, меня переводили не в Язу, и я скоро уеду из этого места. Что угодно было бы лучше, чем это.

До Колмана предстоял неблизкий путь, и когда фургон наконец подъехал к территории комплекса, я сразу понял, насколько он отличался от Эглина. Во-первых, весь периметр был окружен забором из проволоки, а рядом стояли охранники, вооруженные автоматами. На территорию кампуса никто не входил.

Позже я узнал о других различиях, главным из которых стало то, что здесь было так называемое контролируемое передвижение. В Эглине в свободное от работы время ты мог свободно перемещаться по территории. В Колмане разрешалось ходить по территории только в течение десяти минут один раз в час. Раздавался сигнал, означающий, что для перемещения в нужное место у вас есть десять минут. Спустя установленное время включался второй звонок, который говорил, что пора возвращаться в камеру.

Однако, прежде чем я прошел через это, мне пришлось во второй раз пережить все ужасы личного досмотра. После чего меня отправили в одиночную камеру. Не было никакого приветствия, никого из знакомых лиц, кто вручил бы мне сумку с предметами первой необходимости. Находиться в изоляторе было ужасно, ситуацию омрачало еще и то, что я понятия не имел, как долго пробуду здесь и чего ожидать после выхода за его пределы. Я был гол как сокол: не было даже книги, чтобы почитать. Поэтому я просто сосредоточился на ежесекундном выживании в этой промозглой пустой камере.

Наконец, спустя почти сутки, за мной пришел охранник и отвел в мою камеру. Она напоминала военные казармы в Эглине, что немного утешало меня. Однако стоило мне встретиться с новым сокамерником, как это чувство пропало. В обычной жизни его звали Эрик, но здесь он был известен как Башка. Он был самым суровым и авторитетным парнем в этой тюрьме. У него была большая голова, длинные дреды, золотые зубы, и он всегда искал повода для драки.

Я с любовью вспоминал Эрнандо. Он был просто душка по сравнению с Башкой. Но мне удалось поладить со своим прежним сокамерником, и теперь я твердо решил проделать то же самое здесь: адаптироваться ради выживания.

Я был не единственный, кто боялся Башку. Он торговал из-под полы газировкой, снеками, туалетными принадлежностями и всем, что было в тюремном магазине. Он был известен своей жесткостью. В первый же день я увидел, как парни из других блоков выстроились в очередь, чтобы купить у него товары, и я понял, с кем мне предстоит иметь дело. Башка был вроде босса мафиозного клана или предпринимателя, и я уважал его предприимчивость так же сильно, как боялся его сурового нрава.