Татьяна Рыбакова - Счастливая ты, Таня!

— А Галька что? — спрашиваю ее. (Галька — это третья соседка.)

— Галька то за нее, то за меня. Галька вообще-то невредная. «Ворошиловской подстилкой» меня ни разу не назвала…

Еще одна проблема всплывает в разговоре, когда подъезжаем к даче: стали совсем плохо видеть глаза.

— Пойди в районную поликлинику, запишись на прием, скажешь мне по телефону день и час, я за тобой заеду, пойдем вместе.

Кивает головой: хорошо.

Толя нас встречает очень сердечно. Держится с Анютой предупредительно:

— Анна Егоровна, вам вина или водки? И Анюта — само достоинство:

— Спасибо, можно немного водки. Хвалит дачу, красиво, лес кругом…

— Вы не беспокойтесь, — говорит Толя, — Коля вас отвезет домой на машине.

Колю тоже зовем обедать. Анюта садится рядом со мной, отвечает улыбкой на Толины шутки, но в глазах безразличие. Нет меня и Ирочки рядом — это уже не жизнь. Жизнь, можно сказать, кончилась.

Я успела устроить ее в хорошую глазную больницу, ей сняли катаракту, она немножко оправилась после операции, но вскоре умерла. Внезапно. Видимо, жизнь ее больше не удерживала. Перед самым путчем, в 1991 году, когда Ира с мальчиками собиралась к мужу в Америку, мы поехали на кладбище, где была похоронена Анюта, там же были похоронены и все жертвы Чернобыля. Попрощаться с ней. Ее племянница прикрепила к кресту фотографию, которой даже я не знала. Анюта сфотографирована по грудь, улыбается, шею окружает кружевной воротничок. Мы с Ирочкой заплакали, а младший, Тема, озираясь вокруг, поволок нас к соседнему памятнику. Там надпись: «Забыть нельзя, вернуть невозможно». Ему всего восемь лет, но эти слова его пронзили.

Но это все будет потом, а пока, принимая Анюту, Толя передает мне из кухни селедочку с картошкой — на закуску, щавелевые щи с крапивой — ее любимое блюдо, а что было на второе — не помню.

Вдруг телефонный звонок. Толя подходит к телефону. Голос радостно-удивленный: «Да? — Поворачивается ко мне. — „Пингвин“ прилетает в Москву в субботу заключать договор на „Тяжелый песок“. Люда спрашивает: сумеем ли мы их принять в Переделкино?» Я киваю головой: «Сумеем». Надо только купить тарелки, рюмки, бокалы. Это не проблема.

Оказалось — проблема. Разлетелись с Толей в один магазин, в пятый, десятый, у нас в стране всегда с чем-нибудь проблема — то нет одного, то другого. Во всех магазинах одно и то же — сервизы только на шесть персон. Во-первых, на шесть персон мне мало. Во-вторых, зачем мне две супницы, две соусницы? Заезжаем в комиссионные, всюду дорогие сервизы — кузнецовские, не по нашим деньгам. Но зато купили там набор ножей и вилок, включая рыбные ножи и вилки и ножички для икры, рюмки, бокалы — уже повезло. Толя завез меня на работу, а сам поехал в Дом литераторов: заказал черную икру у директора ресторана.

Знаю, у кого могла бы попросить отличный сервиз — у Мирели, но они с Витей в Коктебеле. Звоню Гале Евтушенко: «Да ты что, у меня половина тарелок разбита. Сборные могу вам найти, но тебе же это не годится…» Да, не годится: нереспектабельно, не по возрасту, не по чину, англичане же не знают, что мы только-только начали жить вместе и у нас еще не было времени обзавестись хозяйством. «Странный дом, — подумают, — странные люди». Во время этого разговора входит в нашу комнату Ира Зинкина, наш музыкальный редактор, слышит мои стоны и говорит: «Танюшка, у меня есть парадный сервиз. Мы привезли из Китая». Я знаю, что они с мужем жили в Китае три года.

Дожидаемся Толю с икрой, на правах мужа он свободно входит в редакцию, и мы вместе мчимся к Ире за сервизом. Открываем буфет. Не хватает одной глубокой тарелки и одной мелкой. «Сойдет, — говорю я. — Ты не представляешь, как ты нас выручила, можно сказать, вытащила из позора!» Смеюсь и целую ее.

Англичане приезжают в субботу. Завтра пятница. У нас еще сутки впереди. С утра поеду с Колей на рынок, он работает у нас через день, Толя пишет нам список, что покупать. Это правильно, а то будешь потом охать и ахать: «Ах, забыла, ах, вылетело из головы!» Водка, коньяк, джин с тоником (среди своих говорим «Джин с Толиком») у нас есть. Заехать в грузинский магазин и купить бутылки четыре «Хванчкары», может быть, кто-то предпочитает красное вино. И боржом, боржом не забыть!

С аэродрома англичане отправляются в ВААП. Там будет проходить пресс-конференция. Большое событие: «Тяжелый песок» — первая советская книга, которую «Пингвин» издает. На пресс-конференции, естественно, Боб Эванс. Понимаем, что благодаря Бобу «Пингвин» так упорно бился за неизвестную русскую книгу. Прямо с пресс-конференции «Пингвин» на нескольких машинах катит к нам на дачу. Их трое: глава — Питер Майер, Питер Карсон, по-моему, отвечающий за рекламу, и третий, забыла его имя. Впереди них на своей машине Боб: показывает дорогу. Из ВААПа тоже трое: Ситников — второй человек в этом ведомстве, Элла и Люда. Толя звонит предварительно: «Через сорок минут будем». Скорее, скорее к плите: зажигать духовку.

Картошку я разрезаю пополам. Каждую половинку смазываю маслом, чуть подсаливаю и кладу на попку. Корочка получается хрустящей. Иностранцы просто млеют над этой картошкой, записывают рецепт. Телятина шпигуется чесноком, обмазывается горчицей и тоже ставится в духовку часа на полтора-два.

А пока едим картошку с икрой, с южной зеленью, с селедкой. Иностранцы в восторге! «Русская кухня хороша!» А там уже и телятина готова. Опять возгласы восторга: «Delicious! Delicious!» Прошу Боба: «Переведи мне, что это такое?» — «Восхитительно!» — говорит он. «Дай транскрипцию, — прошу его, — чтобы я выучила это слово». Он пишет мне на салфетке. «Восхитительно» — первое, что я узнала по-английски.

Толя мой, в голубой рубашке, нашей любимой, синий кораблик вышит на кармане, встает, чтобы произнести тост. В его бокале «Хванчкара».

— Друзья, — говорит он, замолкает и обводит нас всех взглядом. — Друзья! Когда писатель работает над книгой, он испытывает трудности, разочарования и огорчения. Радость он получает только один раз: когда его книга приходит к читателю. Эту радость я уже испытал, когда мой роман «Тяжелый песок» принял и оценил советский читатель. Теперь я получаю ее вторично, когда мой роман идет к читателю зарубежному. Особенно приятно, что англоязычный читатель получит книгу от «Пингвина», издательства, чрезвычайно требовательного к своим публикациям, что и обеспечило его репутацию и популярность во всем мире…

Погода чудная, солнце, молодая травка, желтые одуванчики, ведем их после обеда в березовую рощу. «Wonderful, wonderful!» — восклицают они. Прошу Боба перевести мне. «Чудесно», — говорит он.

Ночь наступает… И под это слово и соловьиную трель, которая разливается в это время года под нашими окнами, я засыпаю, повторяя сквозь сон еще чужое мне слово на английском: «Чудесно, чудесно…»