Татьяна Рыбакова - Счастливая ты, Таня!

Двадцать второго мая шофер из ВААПа привез нам перевод благодарственного письма от Питера Карсена.

«Многоуважаемый Анатолий Наумович! Я пишу, чтобы выразить от своего имени и от имени Питера Майера то удовольствие, которое мы испытываем от успешного завершения подписания контракта, и нашу гордость от того, что ваш роман появится в нашей издательской программе. Нам теперь остается только издать его достойно.

Мы бы также хотели поблагодарить вашу жену и вас за тот восхитительный субботний день, за исключительное гостеприимство, за возможность увидеть дом русского писателя, а также кусочек русского пейзажа.

Я посылаю при этом ксерокопию статьи из „Дейли телеграф“ — наш первый кусочек „паблисити“…

Искренне ваш Питер Кореей».

Улыбнулись, положили в папку с письмами.

У Толи плохое настроение. Сегодня двадцать второе мая, а «Октябрь» по-прежнему молчит, значит, печатать «Детей Арбата» они не будут. Огорчительно, теплилась все-таки надежда. С какой радостью кричали в трубку, что дают анонс двух частей романа, когда, вернувшись из Ялты, Толя позвонил им по телефону. Однако, несмотря ни на что, Толя гонит страницы третьей части.

К тому же к семидесятилетию Рыбакова, то есть к 81-му году, «Советская Россия» собирается издать его четырехтомник Это можно считать подарком. Туда войдут детская трилогия: «Кортик», «Бронзовая птица», «Выстрел», трилогия для юношества: «Каникулы Кроша», «Приключения Кроша», «Неизвестный солдат» и четыре романа: «Водители», «Екатерина Воронина», «Лето в Сосняках» и «Тяжелый песок». Условие одно — редактируйте все что хотите, кроме «Лета в Сосняках», где нельзя тронуть даже запятой: там тридцать седьмой год, там антисталинская тема, они и так идут на большой риск, вставляя в четырехтомник этот роман. Толя пообещал дать им расклейку книги, изданной «Советским писателем», и они сами убедятся, что этот договор выполнен.

Толя работает буквально с утра до ночи. У меня времени меньше — только субботние и воскресные дни да поздние вечера. Я любила тогда работать ночью. Евтушенко говорил: «Два часа ночи. Поселок спит, я выгуливаю собак мимо рыбаковской дачи, только у них на террасе горит свет: Таня сидит за машинкой».

Толя видел, что я устаю, нервничал по этому поводу, исподволь стал просить меня уйти с работы. Ох, не могу, не могу!.. Во-первых, я очень любила свою работу и неплохо ее делала. Женя Винокуров как-то, прочитав мою статью о Тамаре Ханум, сказал с восторгом: «Да это же просто белые стихи…» Я возгордилась: от Жени похвалу было получить не так-то просто. Во-вторых, я получала много денег и сто рублей мы с Женей давали Ирочке. Наши деньги укрепляли их бюджет.

В самом начале марта подъезжает к нашему дому на велосипеде почтальон Костя, приподнимает кепочку с головы в знак приветствия, мы с ним друзья: нам большой пакет из Франции. Дома разворачиваем: «Ах, как красиво!» Белый глянцевый переплет, красные языки пламени на нем, колючая проволока, замечательная обложка — не можем наглядеться: первая заграничная книга «Тяжелого песка» в наших руках.

А месяца за три до того господин Ватле — издатель «Пигмалиона» — прибыл в Москву с женой познакомиться с автором и подписать договор. Ситников организовывает обед в ресторане. Толя едет туда неохотно. Он вообще-то в полном недоумении: почему, игнорируя заинтересованность крупных французских издательств на приобретение «Тяжелого песка», Ситников настойчиво рекомендует Рыбакову отдать «Тяжелый песок» неизвестному «Пигмалиону». «Анатолий Наумович, — говорит Ситников, — я действую в ваших интересах: книга выйдет молнией, ни о чем не волнуйтесь».

Однако Толя вернулся после обеда в растерянности. «Издатель — жулик, — сказал мне, — по его глазам видно, что жулик, а Ситников обхаживает его, как персону королевских кровей». — «А договор ты подписал?» — спрашиваю. «Подписал. Издатель сказал, что, не получив еще моего согласия, на свой страх и риск заказал перевод, работа уже почти закончена и книга вот-вот появится на прилавках».

Встречаю на радио Сеземана, он работает во французской редакции. Мы не знакомы, но здороваемся как люди, которые видят друг друга почти ежедневно. Я знаю, что его брат был послан в командировку во Францию и остался там навсегда. У нашего Сеземана, естественно, неприятности. Тем дружелюбней я ему улыбаюсь. Он останавливает меня и говорит: «Я прочитал „Тяжелый песок“. Это замечательная книга, но, говорят, что она вышла и по-французски. Это мой родной язык, мне хотелось бы ее посмотреть в переводе». — «Я попрошу мужа и тогда завтра вам ее принесу, мы ее только что получили».

Дома рассказываю все Толе, он говорит: «Сеземану обязательно дам».

Несу книгу Сеземану. Он берет ее в руки и сразу же говорит: «Ошибка уже в названии: нельзя сказать „Sable pesant!“ — это неграмотно». Через несколько дней возвращает ее: «Жалко, что такая прекрасная книга изуродована переводом».

Толя отодвигает всю работу в сторону, кладет перед собой «Тяжелый песок» на русском языке и французский перевод. В детстве его учили французскому, многое помнит с тех пор. Выскакивает ко мне в негодовании: почти на каждой странице выкинуты абзацы, а фронтовая двадцатая глава, где рассказчик встречается с Галей, история с немецкими листовками, особист и так далее вообще отсутствуют…

Я много раз замечала, как меняется Толино лицо, когда кто-то пытается ущемить его достоинство. Как ни странно, от гнева он молодеет, движения становятся нетерпеливыми, в глазах появляется азарт. «Бойцы вспоминают минувшие дни» — так я называю это его состояние.

Иногда я ему привожу в пример Евтушенко или Айтматова. «Смотри, — говорю, — они никогда не ввязываются в драку, что бы о них ни писали. Айтматова уже и в том обвиняют, что „Плаха“ на две трети не им написана. А он молчит. Может, так мудрее». — «Нет, — говорит Толя, — прощать нельзя».

Пишет письмо Панкину, главе ВААПа:

«…Сличение перевода с оригиналом показывает, что издательство произвело в тексте романа более 130 купюр, размером от абзаца до двух страниц, не считая отдельных выкинутых фраз. Одна глава (в русском тексте 20-я) изъята целиком. В нарушение договора все это сделано без моего ведома и согласия. Перечень выброшенных и сокращенных страниц прилагаю.

В результате получился не перевод романа, а схематическое усеченное издание, искажающее идею и смысл произведения, лишившее его художественных достоинств, а местами просто непонятное читателю.

Роману нанесен непоправимый ущерб.

Ввиду нарушения издательством „Пигмалион“ договора прошу защитить мои авторские права, и в частности:

1. Немедленно запретить издательству „Пигмалион“ распространение романа в таком виде.