Татьяна Рыбакова - Счастливая ты, Таня!

2. Предъявить издательству иск за нанесенный мне материальный и моральный ущерб, вызванный тем, что издательство представило франкоязычному читателю мой роман в таком обедненном и примитивном виде.

3. Ввиду явной недобросовестности, а также неквалифицированности и небрежности перевода передать издание романа другому издательству.

О принятых вами мерах прошу поставить меня в известность.

Приложение: перечень выброшенных и сокращенных страниц…»

Выводит из гаража машину. Вижу, как он взволнован.

— Толечка, — прошу, — не гони, езжай осторожнее!

— Не волнуйся! Из ВААПа позвоню. Потом рассказывал:

— Приезжаю в ВААП, кидаю книгу на стол референтше, которая меня уверяла, что все будет «нормально», все будет «хорошо», спрашиваю: «Что это такое?!» Молчит, видит, что я в ярости. Требую: «Немедленно передайте мое письмо Панкину!»

Ситников, узнав о скандале, тоже молчит — ему некуда деваться.

Много позже мы узнали о том, что «Пигмалион» по просьбе ВААПа издавал книги Брежнева. И в качестве приза, конфетки, награды ему отдали «Тяжелый песок». Затем, чтобы не терпеть стране позора, брежневские творения, выходящие за рубежом, тут же скупала «Международная книга». В газетах появлялись ликующие сообщения, что весь тираж мгновенно разошелся, а в Москве его тут же пускали под нож.

Эта история имела продолжение. В 1987 году, когда в Москве начался бум с «Детьми Арбата», французское издательство «Файяр» заключило с Рыбаковым договор на издание «Тяжелого песка». Перевод осуществила Моник Слодзян, лучшего и желать было нельзя: она отличная переводчица, к тому же наш друг. Обе книги вышли одновременно — осенью 1988 года. И «Тяжелый песок» в какой-то степени даже конкурировал с «Детьми Арбата». Франция — читающая страна. И вот подтверждение: Фанни Арданс, замечательная актриса, в интервью говорит, что хотела бы сыграть Рахиль.

Для проверки просим Моник связаться, с Фанни Арданс: подтверждает ли она правильность этих слов? Она отвечает: «Да, подтверждаю».

Толя доносит эти сведения до Гостелерадио. Сэм Рахлин привозит датчан — они готовы дать деньги, чтобы выпустить советско-датский фильм. В Гостелерадио говорят: «Отлично, садитесь писать сценарий!» Через два месяца у Толи и его режиссера Вадима Зобина готово четыре серии. Это предел того, что указано в договоре.

Зобин волнуется: приходит к нам, садится в кресло, устремив на Толю грустные голубые глаза. Съемки решено вести на Украине, в маленьком городке. Что же, Фанни Арданс, эта кинозвезда, будет мириться с местными условиями? У нее, наверное, и в мыслях нет, что такое вообще существует. А чем ее кормить?! Жирной свининой?!

Это все зобинские заботы, Толя будет по-прежнему сидеть в Переделкине и работать над третьим томом задуманной им «Арбатской» трилогии. А Зобин бедный, что ему делать?!

«Друг мой, — успокаивает его Толя, — почему ты волнуешься заранее? Она же человек искусства. Сняться в таком фильме, по книге, которая известна всему миру, для нее такая же удача, как для тебя быть режиссером этого фильма».

Зобин вроде успокаивается. Но конец этой истории неожидан и для Зобина, и для Рыбакова, и для Фанни Арданс.

Наше дорогое Гостелерадио вдруг решило, что снимать фильм по «Тяжелому песку» нецелесообразно. Все отменили. Почему советские люди должны смотреть фильм о евреях? Новое дело!

Неудача с фильмом, где должна была участвовать Фанни Арданс, не была самой горькой. Наверное, мы уже привыкли к неприятностям: их достаточно было, когда решался вопрос с публикацией «Детей Арбата». Но я хочу вернуться еще на десять лет назад: журнал «Октябрь», «хлебнув» славы с «Тяжелым песком», дал анонс на запретную книгу «Дети Арбата». Анонс-то дал, но хранил молчание. Недаром Толя говорил мне: «Не торопись радоваться…»

В начале июня в полвосьмого утра раздался звонок. Мы еще спали, я прошлепала босиком к телефону. «Ананьев говорит, — раздалось в трубке, — мне бы Рыбакова к телефону». Я еще подумала на минуту: он что, забыл, как Рыбакова зовут?

Толя берет у меня из рук трубку. «Анатолий, — говорит Ананьев, — приезжай, надо поговорить». — «В котором часу?» — спрашивает Рыбаков. «Через час выезжай, будешь в полдесятого, и я к тому времени приеду, поговорим с глазу на глаз». Толя быстро позавтракал и уехал.

По тому, как он резким движением открыл ворота, вернувшись, я поняла, что ситуация не из лучших.

— Давай пообедаем, — сказал Толя, — а потом ты сядешь за машинку, и я продиктую тебе наш разговор с Ананьевым, пока он свеж в памяти.

Кладу копирку между страницами: «Давай, диктуй!»

«АНАНЬЕВ: Я прочитал „Детей Арбата“. Впечатление сильнейшее. Мы ведь даже анонсировали его на этот год.

Но ты сам хорошо понимаешь, что цензура „Детей“ не пропустит. Значит, надо обращаться в ЦК… Я — лицо должностное, я выше Отдела культуры обратиться не могу, а ты свободный художник, ты известный писатель и можешь обратиться к кому угодно, даже к товарищу Брежневу. Конечно, он твой роман вряд ли прочитает, но его референты прочитают, и хорошо бы найти к ним ходы. Ищи!

РЫБАКОВ: Я не люблю обходные пути и не умею ими пользоваться. Тебе роман нравится, набирай его. Если цензура отклонит, тогда начнем борьбу. Я официально жалуюсь в ЦК, там должны будут принять какое-то решение. Словом, роман начнет официальную жизнь и в конце концов попадет на те верха, о которых ты говоришь.

АНАНЬЕВ: Это негодный путь. Как только цензура его зарубит, трудности увеличатся неимоверно, а если откажет и вторая инстанция, скажем, Отдел культуры ЦК, то дело совсем пропало, никто твой роман больше читать не будет. Повторяю: надо сразу пробиваться наверх. Ты — знаменитый писатель, сейчас, после „Тяжелого песка“, твои акции неимоверно повысились, с тобой не могут не считаться, ссылайся на меня, можешь всюду говорить и писать, что, если будет разрешение, я готов немедленно печатать роман.

РЫБАКОВ: Если разрешат, любой журнал напечатает.

АНАНЬЕВ: Ну не скажи… Думаешь, Мишка Алексеев, или Толя Иванов, или Викулов тот же согласятся печатать? Никогда! А я готов за твой роман жизнь положить. Но мои возможности ограничены, без высокой санкции запустить роман в производство я не могу. И не буду, прямо тебе об этом говорю, я предлагаю тебе единственный реальный путь. Пробивай роман наверху! Подумай, подумай, Толя.

РЫБАКОВ: Ладно, я подумаю.

АНАНЬЕВ: Роман я тебе возвращаю. Я его в редакции никому не давал читать, и ты никому не давай, чтобы не было лишних разговоров.

РЫБАКОВ: Хорошо.

АНАНЬЕВ: Скажу тебе откровенно, такого романа мне еще не доводилось читать… Слушай, там у тебя Ленин говорит: „Мы вводим НЭП всерьез и надолго“. Он что, действительно так говорил?