Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

23. как предписано в законе Господнем, чтобы всякий младенец мужеского пола, разверзающий ложесна, был посвящен Господу,

24. И чтобы принести в жертву, по реченному в законе Господнем, две горлицы или двух птенцов голубиных.

25. Тогда был в Иерусалиме человек, именем Симеон. Он был муж праведный и благочестивый, чающий утешения Израилева; и Дух Святый был на нем.

26. Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня.

27. И пришел он по вдохновению в храм. И, когда родители принесли Младенца Иисуса, чтобы совершить над Ним законный обряд,

28. он взял Его на руки, благословил Бога и сказал:

29. Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром,

30. ибо видели очи мои спасение Твое,

31. которое Ты уготовал пред лицем всех народов,

32. свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля.

33. Иосиф же и Матерь Его дивились сказанному о Нем.

34. И благословил их Симеон и сказал Марии, Матери Его: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, —

35. И Тебе Самой оружие пройдет душу, — да откроются помышления многих сердец.

36. Тут была также Анна пророчица, дочь Фануилова, от колена Асирова, достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет,

37. вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь.

38. И она в то время, подойдя, славила Господа и говорила о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме.

39. И когда они совершили всё по закону Господню, возвратились в Галилею, в город свой Назарет.

Уже само обращение к библейскому тексту может восприниматься как продолжение разговора с Ахматовой. Бродский в беседе с Волковым отмечал, говоря о своих встречах с ней в 1963-м: «Мы в тот период как раз обсуждали идею переложения Псалмов и вообще всей Библии на стихи. Возникла такая мысль, что хорошо бы все эти библейские истории переложить доступным широкому читателю стихом. И мы обсуждали — стоит это делать или же не стоит. И если стоит, то как именно это делать. И кто бы мог это сделать лучше всех, чтобы получилось не хуже, чем у Пастернака» [309] Волков C. М. Диалоги с Иосифом Бродским. C. 242. .

В поисках «доступного широкому читателю» стиха Бродский в «Сретенье» останавливается на амфибрахии. Этим же размером, кстати, написаны его рождественские стихи 1988–1990 годов. Это также размер пастернаковской «Рождественской звезды». И, что важно, библейских стихов Ахматовой.

Метрически стихотворение Бродского соотносится со стихами Ахматовой на библейские сюжеты. «Амфибрахический размер, которым написано „Сретенье“, мы встречаем также в библейских стихах Ахматовой „Лотова жена“, „Рахиль“, „Мелхола“ в сборнике „Anno Domini“ (1923). Библейские темы у Ахматовой редки, так что вряд ли выбор размера Бродским случаен» [310] Lönnqvist B. Что празднует Иосиф Бродский в своем стихотворении «Сретенье»? // Russian Literature, 2007. № 62(1). C. 60. . Тем же четырехстопным амфибрахием написаны завершающие части «Реквиема».

В беседе с Петром Вайлем Бродский так отвечает на вопрос о причинах выбора размера для рождественских стихов конца восьмидесятых: «Чем этот амфибрахий замечателен? Тем, что в нем присутствует определенная монотонность, он снимает патетику. Это абсолютно нейтральный размер, повествовательный. В нем есть монотонность, присущая, как мне представляется, времени как таковому» [311] Бродский И. А. Рождественские стихи. Рождество — точка отсчета (беседа И. Бродского и П. Вайля). М.: Независимая газета, 1992. C. 59. .

Создавая «Сретенье», Бродский опирается не только на евангельский сюжет и традицию библейских стихов в русской поэзии, но и на живописный источник. Об этом свидетельствует друг поэта, голландский литературовед Кейс Верхейл: «Первоисточник стихотворения Бродского, естественно, евангельский, в данном случае: вторая глава Евангелия от Луки. Но есть и другой источник, для голландца легко узнаваемый. Иосиф мне подтвердил, что его изображение библейской сцены в немалой степени основано на картине Рембрандта на тот же сюжет, — эту картину поэт знал только по репродукции, так как оригинал висит в музее Мауритсхейс в Гааге» [312] Верхейл К. Танец вокруг мира: Встречи с Иосифом Бродским. C. 143–144. .

Бродский подтвердил эту версию и в интервью Людмиле Болотовой и Ядвиге Шимак-Рейфер, отвечая на вопрос о влиянии Рембрандта на его поэзию: «Это неизбежно, конечно. Вот в „Сретенье“, например, там даже такой рембрандтовский ход с этим лучом и т. д.» [313] Бродский И. А. Книга интервью. C. 672. . Вот строки, о которых он говорил:

Вновь дадим слово Верхейлу: «В картине „Симеон во храме“ освещение — двойное. Слева, с высоты, солнечный свет падает на центральную группу. Ему как бы отвечает внутренний свет, исходящий от Младенца Иисуса. Есть основания предположить, что этим сочетанием двух источников света, источника свыше и источника в человеке, Рембрандт выразил идею встречи двух основных религиозных миропониманий» [314] Верхейл К. Танец вокруг мира: Встречи с Иосифом Бродским. C. 147. .

Точно так же для Бродского «Сретенье» — стихотворение о встрече Ветхого и Нового Завета, но одновременно и о встрече двух поэтических систем.

Ведь мотив источника света связывает стихотворение Бродского не только с Рембрандтом, но и с поэзией Ахматовой. Хотя, помимо самого образа пророчицы Анны, здесь «почти нет открытых, очевидных связей с поминальной тематикой и с самой Ахматовой» [315] Левинтон Г. А. Смерть поэта. C. 195. , один важный подтекст все же присутствует:

источник для идолов чтящих племен…

Г. А. Левинтон возводит этот образ источника света к ахматовскому стихотворению «Летний сад», с чем нельзя не согласиться [316] Там же. C. 208. :

Важность образа для Бродского подчеркивается его помещением в позицию стихового переноса, усиленного тем, что это не просто перенос между строками, а перенос из строфы в строфу, причем перенос, создающий иллюзию завершения строки — после слова света читатель склонен поставить интонационную точку, в результате чего возникает представление о Младенце как о продолжении света.

Источник света — важный образ для Бродского. В Нобелевской лекции он называет источниками света пятерых поэтов, которым он благодарен, «чье творчество и судьбы» дороги ему. Разумеется, Ахматова входит в их число. Эти поэты во многом определили собственный поэтический язык Бродского и его миропонимание [317] Подробнее см.: Ахапкин Д. Н. «Источники света» Иосифа Бродского. . Ахматова сыграла в этом чрезвычайно важную роль. Бродский вспоминал: «В те времена я был абсолютный дикарь, дикарь во всех отношениях — в культурном, духовном, я думаю, что если мне и привились некоторые элементы христианской этики, то произошло это благодаря ей, ее разговорам, скажем, на темы религиозного существования. Просто то, что эта женщина простила врагам своим, было самым лучшим уроком для человека молодого, вроде вашего покорного слуги, уроком того, что является сущностью христианства» [318] Бродский И. А. Книга интервью. C. 125. .