Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Павел Степанович Прокконен сидел в большом кабинете, листал газету. Молча взял моё письмо. Читал внимательно. Потом попросил показать фотографии. Комментируя снимки, я пустился в рассказ о Ригачине, об Ульяне, о далёком селе Злынка. Прокконен слушал меня, не перебивая. Единственный вопрос задал: не обещал ли я, лично, помочь им с жильём?

— Не обещал. Как я мог обещать? Дочь Фросю погостить в Великой Губе приглашал. Так как о том просила меня Наталья Ивановна, сестра Николая Ригачина.

— Ни в какой Союз писателей посылать не будем, — сказал Прокконен. — У меня друг-приятель в Киеве, коллега мой. Ему и пошлём.

Прокконен зачеркнул заглавную строку «Председателю Союза писателей Украины…» и написал «Председателю Президиума Верховного Совета Украинской ССР…».

В конце письма зачеркнул фамилию Тимонена и поставил свой полный титул. Потом ещё что-то приписал. Позвал секретаршу, отдал для перепечатки.

Я было собрался уходить, но Прокконен поднятием кожаной руки остановил меня, стал расспрашивать, что я делаю на телевидении, много ли у меня работы, какие книги я написал.

Вместе с незабвенным Всеволодом Глебовичем Морачевским мы тогда служили старшими редакторами, делали ежедневный выпуск новостей, а что касается книг, то их ещё у меня не было. Маленькую повесть, рассказы напечатал журнал «Север», рассказы и стихи печатала молодёжная газета «Комсомолец».

Тут Прокконен сказал, что он начал писать воспоминания и что писанина оказалась трудным орешком, нужен помощник, литературный обработчик. Я соглашался, кивал головой. Прокконен спросил: нет ли у меня желания помогать ему? Ответ у меня был готов: ссылаясь на свой малый литературный опыт, на занятость, на плохое знание истории Карелии, как-то заикаясь и мукая, отказался. Прокконен не настаивал и крепко пожал своей левой здоровой рукой мою правую.

Встреча эта произошла в начале года, а осенью я получил из Злынки от Кухаревской объёмистый конверт. Там, помимо письма, лежала большая фотография, на которой в молодых вишнях стоял добротный кирпичный дом. На оборотной стороне снимка Кухаревская написала: «Глядите и радуйтесь вместе с нами, какой дом построила советская власть Ульяне Фёдоровне Ригачиной-Рева и её семье».

Международный Дом отдыха журналистов на Балатоне. Среди высоких, ещё не старых серебристых ясеней, среди ярко-зелёного рослого тростника на самом берегу огромного озера стоит гигантский куб из белого и жёлтого стекла, забранного в алюминиевые переплёты. Дом напоминает аквариум, ибо в нём то и дело мелькают тени то ли рыб, то ли людей. С плоской крыши свешиваются флаги Венгрии, Польши, Англии, ГДР, Чехословакии, Бельгии, Австрии, Ирландии, США, Финляндии, наш советский. Флаги говорят, чьи журналисты поселились здесь на месяц.

Перед домом ёлочкой выстроились автомобили разных марок, из разных стран.

— Прошу извинить, но не разбирается ли пан в автоделе? — спросил кто-то у меня за спиной, когда я фотографировал маленькую оригинальную машинку на трёх колёсах, подъезжавшую к стоянке нашего Дома.

— Нет, к сожалению.

— А я недельный шофёр. Всего тысяча километров на спидометре, и вот что-то не ладится с моим «фиатом»…

Поляку было лет тридцать пять. Высокий, крепкий, с открытым лицом, в клетчатой ковбойке, он с надеждой смотрел на меня.

Я развёл руками и сказал что-то не очень оригинальное о вреде частной собственности и о том, что машина съедает, как хищник, свободное время и привязывает к себе мужчину сильнее, чем любая женщина.

Поляк пристально вглядывался в меня.

— Не может быть, чтобы я обознался! — воскликнул он. — Три года назад ты был в Варне?

Наверное, мне просто везёт в жизни, потому что почти вся она состоит из самых невероятных встреч. То в Мурманске, в Доме офицеров, где мы давали концерт солдатской самодеятельности, я встретил одноклассника, то когда-то под Киевом на военных сборах во время манёвров меня взял «в плен» мой друг из Одессы, то однажды, узнав меня в телевизоре, отозвалась жена дяди, которую все считали погибшей…

В общем, к встречам я привык…

И вот мы уже на берегу ультрамаринового Балатона. Жарко. Близится вечер, а на термометре тридцать восемь градусов в тени. После Карелии это вначале радостно, а потом не знаешь, куда деться… Мы лежим под громадными зонтиками и беседуем. У Кароля и у меня совершенно равные позиции. Я понимаю польский, но плохо говорю, Кароль понимает меня и неважно говорит по-русски.

Я рассказываю, что в Польше у меня много друзей — журналистов и писателей, что они помогли мне напечатать несколько очерков о русских солдатах, освобождавших Польшу.

— Ну а когда же ты приедешь к нам? — спрашивает Кароль.

— Теперь уже точно в следующем году. Скоро выйдет из печати моя повесть об одном карельском парне, погибшем за Польшу, и этой повестью заинтересовались уже у вас. Вот я и приеду.

— А як звали того члувека?

— Его имя знают только у нас в Карелии, он рядовой солдат, и о нём ты нигде не мог слышать. А погиб он, закрыв грудью пулемёт, в Ключборке. Слыхал ли ты об этом городке?

Кароль вскочил, будто его подбросило пружиной.

— Не может быть! — закричал он. — Тего члувека звать Ригачин! Николай Иванович!

Теперь уже подхватился я. Мы забыли обо всём на свете.

Три года назад я послал очерк о Николае Ригачине, о его детстве в Заонежье, о горестном плене на Украине, о его героической смерти в Ключборке, польской публицистке Кристине Тархальской, с ней мы познакомились в таком же Доме отдыха в Варне, в Болгарии.

Кристина взяла командировку и поехала в Ополе — это областной центр воеводства, куда входит Ключборк. Так в областной газете «Трибуна Опольска» появился мой большой очерк о Николае Ригачине. Ключборк — исконная польская земля, но немцы давно когда-то заняли этот край, и город стали называть Крайцбургом — городом креста.

Советские войска освободили Крайцбург 21 января 1945 года. Бой за город был очень тяжёлым, но о подробностях штурма нынешние жители Ключборка не знали ничего, ибо они начали жить здесь после ухода немецкого населения с земли Опольского воеводства.

Рассказ о смерти Николая Ригачина был для граждан Ключборка первой страницей в ещё не написанной истории освобождения города.

— Когда я прочёл твой очерк, я сразу же решил делать о подвиге Ригачина фильм, — рассказывает мне Кароль Олендер, собственный корреспондент Варшавского телевидения по Опольскому воеводству. — Десятки раз я прошёл по пути, который, очевидно, проходил Николай Ригачин со своим батальоном.