Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Бывая в Москве, я всегда заходил в Союз журналистов СССР, он находился в те годы в замечательном старинном деревянном доме поэта Валерия Брюсова. Зарубежными путёвками ведала Галина Сергеевна Волосевич, имевшая ко мне симпатию, родившуюся на почве мелких подношений в виде деревянных бус, плакеток, автором которых был наш художник и врач Юрий Нивин. Она-то и поведала радостную новость: в Венгрии открылся международный Дом отдыха журналистов.

— У мадьяр нет моря, — засомневался я.

— Есть тёплое мелкое озеро Балатон, — парировала Волосевич. — Дом наш у самой кромки озера. У болгар — море, у венгров — кухня. Все, кто там побывал, в том числе и я, а лично я имела ознакомительную поездку, так вот, лично я — в восторге. Поезжайте, не пожалеете.

Итак, в начале августа 1965 года я очутился на Балатоне, в местечке Сеплак рядом с городом Шиофок. Народ в Доме журналистов подобрался весёлый: поляки, немцы, но большинство, конечно, наши. Огромный куб, похожий на аквариум, в котором жарко и днём и ночью. Не ахти какие удобные номера. Но это ещё можно пережить, а вот купание, вода… Балатон, шутили мы, происходит от слова «болото»: вода серая, песка ласкового белого на берегу нет и в помине. Нет его и на дне озера — всюду вязкий ил. К тому же ещё и запах над водой какой-то подозрительный. Озеро мелкое, и местные журналисты сообщили нам, что Балатон можно перейти вдоль и поперёк. И правда, идёшь, идёшь, и всё по грудь.

Днём жарко, лежим на резиновых матрацах, потеем, купаемся без радости, дабы смыть надоевшие, щекочущие струйки пота. Ежели совсем уж достало солнышко, тогда прячемся в плетёные лозовые шезлонги, схожие с большим лукошком, поставленным на бок.

Вечером в ресторане мы другие. На женщинах вечерние платья, поблескивают украшения, мужчины в светлых костюмах. Много света, много цветов на столах, много музыки. Поют скрипки, скользят пары. Танцуют до еды и после еды. А еда-то, еда! И вправду, кухня у венгров потрясающая. Я всегда привозил меню из тех стран, куда заносила судьба. Собрал даже симпатичную коллекцию. Потом, правда, я многое подарил Марку Михайловичу Берману, чуткому врачу и умелому кинолюбителю. Вот у него коллекция меню так коллекция! Помню, как он беспокоился, разрешат ли ему вывезти её в Израиль. Разрешили.

Читаю сейчас меню нашего ресторана на Балатоне и испытываю лёгкое головокружение. Неужто было такое? Неужто всё это я пробовал? Так и быть, приведу два меню полностью. Почитайте, позавидуйте. А люди любят читать про еду. И мужчины, и женщины. Мне кажется, кулинарные книги популярнее детективов, хотя и от тех, и от других мало проку. Ну кто у нас готовит по книге? Редкое дело! А коль попалась такая жена, держитесь за неё двумя руками, любите её и уважайте.

Ну что ж, приступаем к чтению.

Меню на 16 августа 1965 года

Завтрак: а) колбаса-салями зимняя;

в) мёд, джем абрикосовый;

с) творог с перцем и маслом по-венгерски.

Обед: суп костяной, галушки из манной крупы;

а) свиное ребро а-ля Казино;

в) свинина а-ля Помпадур;

с) телятина с фаршем, парижский гарнир.

Ужин: а) мясо по-трансильвански;

в) отбивная а-ля Стефания;

с) свинина а-ля Савояр.

Пирожное «белый лебедь».

Меню на 21 августа, воскресенье 1965 года

Завтрак: а) колбаса-салями итальянская;

в) мёд, джем яблочный;

с) сыр-траппист.

Обед: суп куриный по-венгерски;

а) телятина по-мексикански, ризи-бизи;

в) утятина а-ля Пермано;

с) свиное бедро по-дебреценски;

Ужин: а) перкельт (гуляш) из говядины;

в) мясо по-мясницки;

с) жареная ветчина с яичницей-глазуньей или яичница-глазунья с жареной ветчиной.

Пирожное «линзер».

Ну, как? Слова, будто стихи в прозе. А звучат-то как! Звучат, как музыка. Разумеется, любители вкусно поесть жили всегда. Вам не попадалась книга Ю. В. Лотмана и Е. А. Погосяна «Великосветские обеды»? Вот там меню, вот там, в доме Петра Павловича Дурново, едали… Но то для петербургской знати обеды, а здесь для простых журналистов. Однако расчёт прост: мастера пера, несите в массы слово правды о зажиточной Венгрии, о тёплом Балатоне, о хлебосольном Доме журналистов, о непревзойдённой мадьярской кухне, о мастерстве поваров.

Но всё приедается. Навязла в ушах музыка. Ресторанный оркестр будто знал всего два танго и два вальса. Надоело, как пьянеющий немец каждый вечер бьёт об пол стулья, ибо от него здесь, на Балатоне, ушла жена к другому, более молодому немцу. Приелись «свинина а-ля Помпадур» (обыкновенный кусок жареного мяса), пирожное «белый лебедь», фруктовое кисленькое мороженое и даже «ризи-бизи», хотя что это — нам так никто толком и не объяснил.

Небольшой компанией — три московских журналиста, две полячки, я и Володя Шахназарян из Еревана, привезший с собой полный чемодан знаменитого армянского коньяка, — ходили после ужина в корчму. Так мы называли небольшой ресторанчик, сооружённый в деревенском духе под открытым небом. Еду мы, разумеется, не заказывали, а просили принести две-три бутылки вина, среди которых незаметно ставили Володину бутылку. Мы ходили в корчму слушать венгерских цыган. Иногда к нам примыкал Георгий Яковлевич Пясецкий с очаровательной женой. Пясецкий среди нас выделялся и статью, и одеждой, ещё бы — руководитель строительства Сайменского канала в Финляндии с советской стороны, а в недавнем прошлом наш посол в Бразилии. Ему нравились журналисты, ему нравились мои рассказики, он и сам сочинял что-то.

Цыгане привыкли к нам. Шумно кричали, когда мы рассаживались, и сразу же ударяли по струнам, заводили «Очи чёрные».

Листаю пожелтевшие страницы записной книжки.

…Корчма. За плетнём, на котором торчат глиняные макитры и кувшины, тихо сопит озеро. Редкое дело, когда можно услышать волну. Нас пристально разглядывает немец, настоящий ариец: белокурый, горбоносый, с бесцветными глазами, в обрамлении белёсых ресниц. Этакий нибелунг, белый гигант. Он топает ногами, отбивает по столу такт конопатыми ручищами в бронзовой шерсти.

Душно. Хочется разорвать ворот сорочки с короткими рукавами, хотя она и так расстёгнута. Вот он, тот самый, что засовывал босоногую девочку в жерло своей немецкой пушки в конце лета страшного 1941 года. Душно, нет сил… Ну почему я не могу забыть войну?

Вижу наш партизанский лес. В огромный лесистый овраг мой старший дружок Вильям и трое других партизан привели мадьярского офицера. Он бедует в отряде уже полмесяца. Русского не знает, а у нас никто не говорит по-венгерски. Зато мы знаем: мадьяры несут у немцев службу карателей, немцы, как правило, бросают их против партизан. Мадьяры жестоки и немилосердны. Офицер отказался копать себе могилу, но френч горчичного цвета и галифе сбросил покорно. Я впервые в жизни увидел шёлковое белье. Такая роскошь меня поразила. Позже Вильям сказал, что шёлковое белье — его мечта, в нём не заводятся вши.