Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

…Сегодня мы знаем так много о том страшном времени, что готовы искренне удивиться столь мягкому приговору. Судите сами: мать и сестра в Мексике, сам Ниссон жил в Польше, Германии, Дании и, наконец, выступал в защиту Троцкого, когда того выгнали из партии большевиков.

В чём тут дело? Скорее всего, в том, что на дворе стоял 1936 год, а не тридцать седьмой и не тридцать восьмой. Ещё только-только начал раскручиваться маховик репрессий.

А может, искренняя, горячая вера Ниссона в рабочее дело убедила следователей, что Ниссон не вражина, не контра.

А возможно, понравился чекистам ершистый гордый небольшой человечек с сильным характером и горящими глазами, которого ломали и не сломали?

О пережитом Ниссон написал О. В. Куусинену 19 января 1954 года. На пяти страницах то и дело горестные вопросы: «За что? Почему мне, верному коммунисту-интернационалисту, выпала такая доля? Куда смотрел „Коминтерн“?»

А вот отрывок из большого письма-исповеди, посланного в Кремль в августе 1955 года Первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущёву:

«Описать мне все „чудеса“, творимые следователем, мне очень тяжело. Хочется мне только одно Вам рассказать — я тогда плакал и смеялся.

Тов. Хрущёв, я плакал потому, что меня тогда били без всяких оснований в моём пролетарском отечестве, в моей социалистической стране и именем моей пролетарской власти, что боль этих ударов обладает громадной силой, что вряд ли бы другой на моём месте мог бы сдержать слёзы, которые градом текли из глубины души.

Я смеялся потому, что я не знаю и не чувствую за собой малейшей вины перед моим социалистическим государством. Я верил в партийную, революционную справедливость…»

Казалось бы, вот уже и конец этого печального рассказа. Но нет. Судьба подарила Ниссону нечаянную радость, она словно старалась смягчить горечь его сломленной жизни. Нашлась его жена Мария Степановна! Нашлась невероятным образом.

— 12 декабря 1963 года, — рассказывал мне Иосиф Исаакович, — я выступал в кинотеатре «Победа», выступал с небольшой лекцией как общественный инструктор по оборонной работе. Ну, представили меня, назвали фамилию, имя и отчество. Сделал я доклад, собираю бумаги в портфель, как говорится. Подходит девушка, спрашивает, есть ли у меня жена. Я шутливо отвечаю, что я холостяк.

— И всё же, у вас была жена? — спрашивает девушка.

— Была, но она давно умерла.

— А как её звали?

— Мария Степановна, — отвечаю я.

— Лебедева?

— Да, Лебедева.

— Она жива! — кричит девушка. — Я её племянница. Тётя живёт с дочерью в Сибири. С вашей дочерью.

У меня всё поплыло перед глазами. Мы почти бегом пошли к этой девушке. Я схватил адрес. Тут же вечером дал телеграмму в Сибирь: «Я живой. Приезжайте. Жду».

Потом были письма, телефонные переговоры. Приехали. Я гляжу и не узнаю мою дорогую Машу. Измученная, постаревшая, больная. Дочь взрослая, такая же, как я, миниатюрная. Двадцать восемь лет прошло!

Первые дни мы не могли наговориться, а потом пошли, как говорится, суровые будни. Началась жизнь, но не такая, как я взлелеял в мечтах. С каждым днём чувствовал, что они мне словно чужие. Жена не выросла духовно, книг не читает, политикой нашего государства и международного рабочего движения не интересуется. Она так и осталась продавщицей. У дочери оказались дурные привычки. Ночами я думал — кто виноват и что делать? Виноваты не они. Чему Маша могла научиться в лагере? А дочь без отца, да ещё в ссылке, разве могла получить высшее образование? Виноват я! Из-за меня ведь забрали и осудили Машу. Я всему виной. Моя биография виновата. Мне нужно просить у них прощения. Встать на колени и со слезами, с крупными слезами каяться.

Но ведь и я не виновен! Я всего себя отдал стране Советов. И не жалею! Кстати, у меня ещё были силы после армии, но меня не пускали к власти, к юриспруденции, сдерживали. Смешное дело, Ниссон — председатель Карельского общества филателистов…

Иосиф Исаакович Ниссон умер как-то тихо и незаметно. Его уникальную коллекцию продали сразу.

В начале 1973 года в нашу побратимскую Республику Коми выезжала делегация Карелии, в которую были включены и мы с кинооператором Виктором Яроцким. Мы повидали Воркуту, Сыктывкар, нам показывали лесопромышленный комплекс, угольные шахты, нефтяные промыслы.

Нефтяной столицей Республики Коми считается город Ухта. И вот там была у меня встреча с интереснейшим человеком — профессором Кремсом, которого можно назвать патриархом нефтяного дела Севера.

Руководство города поступило очень разумно, выделив ему две большие квартиры на одной лестничной площадке. Одна, естественно, для жилья, вторая — служебная. Во второй разместились большая научная библиотека и кабинет Андрея Яковлевича Кремса, где он принимал нефтяников, геологов, приезжавших к нему за советом. Там он принимал и меня. Помощником служила моложавая симпатичная жена. Она записала в толстый журнал мою фамилию, должность, время начала беседы.

Высокий, грузный, седоватый человек, который уже пересёк семидесятилетний рубеж. Умное, интеллигентное лицо, пытливые молодые глаза, иногда в них застывает вопрос.

— Не говорите быстро, он глухой, — сказала тихо его жена. Теперь я замечаю, что от уха моего собеседника бежит беленький проводок и скрывается под галстуком в свежей голубой рубашке.

— Это моя Фатима, — улыбнулся Кремс не мне, а жене, и повёл за ней любящим взглядом. — Вы, конечно, знаете, кто такая Фатима… Вас интересует моя жизнь от альфы до омеги? Родился я в Баку, в далёком 1899 году. В девятнадцать лет окончил Бакинское политехническое училище. Родители мои имели отношение к нефти, вот и я пошёл по их стопам. Меня с юности интересовала разведка нефти. Во мне жил какой-то ещё один любознательный шустрый человечек, который то и дело сыпал вопросами. С детства я был «почемучкой». Не добывать, а разведать, найти, постичь тайну природы: почему именно здесь нефть, а не рядом? Ключ у меня был — знания, а вот где лежит сундук с кладом? Да нет, конечно, я лукавлю, я знал, догадывался: иногда тот же человечек подсказывал, где надо ставить буровую вышку, где вырвется чёрный фонтан…

Ах, какой я был огонёк в юности! Поискам моим несколько помешала революция, но ненадолго: советской власти тоже нужна была нефть. Много нефти. Что помешало мне — это сыпной тиф. Сыпняк подкосил меня крепко. Я болел страшно, еле выжил. Сыпняк дал осложнение на уши, и я перестал слышать мир.

Начал я техником-геологом. Без отрыва от работы окончил Бакинский нефтяной институт. О боги! Как я любил учиться! Великое счастье, когда ты обогащаешь себя каждый день новыми знаниями. Именно счастье!