Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

В 1930 году я был назначен заместителем начальника управления «Азнефти». По сути, я был как бы главным геологом Азербайджана. Кстати, в 1932-м ввели такую должность. В 1931-м я сделал в Москве, на ВСНХ — Высшем Совете народного хозяйства, очень дерзкий доклад. Георгий Ипполитович Ломов, зампред Госплана страны, очень был доволен и беседовал со мной почти полдня. Редкой любознательности человек. Для меня любознательность — главный показатель человека. Впрочем, меньше знаешь — дольше живёшь… Ломова расстреляли в тридцать восьмом.

За открытие нового большого месторождения близ Баку в 1931 году меня наградили орденом Ленина. В 1932 году официально назначили Главным геологом «Азнефти».

Через два года меня забирают в Москву. Я руковожу поисками нефти по всей стране. Работа меня свела со многими видными деятелями Советского государства. Меня обогрел, помог встать во весь рост Григорий Константинович Орджоникидзе. Для партийных коллег товарищ Серго был действительно товарищем в полном смысле этого великолепного слова. Он тогда руководил тяжёлой промышленностью страны. Как он погиб — тайна. Но человек этот в моей памяти — на первом месте. Толковый руководитель, внимательный, конечно же, требовательный, у нас ведь по-иному нельзя. Орджоникидзе был славным, по-кавказски гостеприимным человеком. Он подарил мне первый в моей жизни слуховой немецкий аппарат. Серго не терпел лжи, обмана. Сам всегда говорил правду. За это и не любил его Хозяин, за это и погиб товарищ Серго. Как я переживал! Чем провинился он? Почему?

Орджоникидзе тоже обладал безграничной любознательностью. Мы с ним и подружились на этой почве — я учил его нефтяной геологии, он запомнил и цитировал не раз мои слова: «Миром будет владеть тот, кто будет владеть нефтью».

Любимый нарком посылает меня в 1936 году в Америку. «У тебя западная фамилия, сойдёшь за американца, — сказал Серго мне перед отъездом. — Вникай, разнюхивай. Ты ведь разведчик недр. Разведай души нефтяных магнатов, технические новинки, а главное, их закрома. Сколько нефти отрыто, сколько месторождений нащупали. Заводи знакомства. Америка — наш друг и наш соперник. Года тебе хватит? Если мало, живи ещё год, но чтоб привёз чемодан учёных книг и десять тетрадей своих записей».

Американцы сначала свысока на меня глядели, потом уже — как на равного, потом — подскажи да научи…

Луизиана, Калифорния, Техас. Запомнилась Оклахома: тогда это была нефтяная столица США. Конечно, у них было чему поучиться: успехи в геофизике, отличные приборы, оборудование, современные буры. В общем, время, проведённое у американцев, не было потрачено зря. Обо всём, в том числе и о наших успехах — теперь я мог сравнивать их с американскими — я доложил Орджоникидзе по приезде. Мы выбрали верный курс, уделяя геологии, геологу главенствующее место. Геолог может и должен знать, где нефть. Настоящий геолог может сказать, что было с землёй три миллиарда лет назад. Геолог познал закономерность залегания полезных ископаемых. Геолог — гордое слово!

Были и другие встречи после моего возвращения. Меня поддержал во всём великий наш геолог Иван Михайлович Губкин — отец нефтяной геологии России.

Как хорошо мы сделали, что молодёжь начали звать за собой, подняли весёлое знамя романтики! Костёр, палатка, душевные песни, геологический молоточек! Искать и не сдаваться!

Во мне по-прежнему жил тот шустрый человечек — я кочую по стране, внедряю, консультирую, пишу статьи, книги. Летит мой паровоз на всех парах, и вдруг — стоп! Остановка. Первая станция — Лубянка. И пошло-поехало. Вешают на мою шею вредительство, шпионаж и всякую всячину. Весь этот кошмар не хочу ворошить, от него у меня стынет в груди, а жена говорит, что я во сне плачу…

Что делать? Держусь, молчу. У кого просить защиты? Орджоникидзе нет, Ломова нет, старик Губкин тоже на волоске висит.

И всё же кто-то не дал меня расстрелять. Позже мне не раз «товарищи» в голубых фуражках намекали, а потом даже открыто говорили, что меня, дескать, спас, помиловал лично Лаврентий Павлович. Заменил расстрел на лагерь.

В сентябре 1938 года сослали меня в Воркуту, оттуда в Ухту перевели. Лагерей там было, знаете, сколько? Плохо мне жилось всего месяца два. А потом выдернули, как редиску из грядки: нечего, мол, тачку катать, давай, ищи нефть в Республике Коми. Тогда этот край был под чёрным крылом НКВД, они тут хозяйничали.

И начал я искать нефть. Пошла как бы прежняя знакомая жизнь геолога, только с немым, зашитым ртом.

Вскоре я уже ходил без охраны, оказали большое доверие. О моих открытиях тут же энкаведисты докладывали в Москву.

Академик Ферсман дал отличный отзыв с прекрасной оценкой моей работы. В 1940 году меня досрочно освободили из лагеря, но оставили на поселении. Много лет я проработал старшим геологом Ухтинского комбината.

В войну подружился с Папаниным. Тот уговорил меня искать нефть на берегах Ледовитого океана, обещал дать орден Ленина, но не вышло у него, дали поменьше — орден Трудового Красного Знамени. Небывалое дело — орден вчерашнему лагернику.

Война ускорила движение нефтяного локомотива. Мы искали и находили. Искали без устали: понимали — нефть, солярка, бензин нужны фронту.

Незаметно наступил 1947 год. Занимаюсь привычным делом. Живу в Ухте без права выезда. И вдруг ночью приходят голубые фуражки: завтра вылетаем в Москву, захватите карты освоенных и разведанных нефтяных месторождений. Летим, в самолёте нефтяные начальники республики, они же — работники НКВД. Прилетаем, везут меня в гостиницу. Из номера не выходить, никому не звонить. Поставили стражу у двери номера. Потом свезли в магазин, купили костюм, рубашки, галстук, ботинки. Так прошла неделя. Вдруг — завтра к ночи ждите машину. Приходит машина, в ней наши республиканские нефтяные начальники в штатском. Куда, зачем едем, не говорят. Приезжаем в Кремль. Тут они сообщают: товарищ Сталин проводит совещание с геологами-нефтяниками страны, товарищ Сталин лично хочет знать, какие у нас в СССР имеются в наличии запасы нефти.

Товарищ Сталин ничем особенным не поразил меня. Разве что рост небольшой и лицо всё в тёмных пятнах. Великие у нас мастера фотографы, слава им и вечная благодарность за то, что нам всегда показывали благообразное, чистое, задумчивое лицо Вождя.

Докладывали по очереди все нефтяники страны, по республикам. Меня предупредили: пять минут и ни секундой больше. Я быстро развесил карты, отдельно вот эту, небольшую. К вашему приходу я достал её из сейфа. Сообщил, сколько чего открыто за последние десять лет. Подчеркнул, нажал голосом: «за мои десять лет». Сталин ходил рядом, курил трубку, искоса поглядывал то на меня, то на мои карты.

— Много там нефти, на Севере? — спросил он тихо, будто заговорщик.