Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Возвернулся я домой, в Пудожье родное, радостный и весёлый, жене всю ночь про столицу рассказывал. Утречком заходит Алёшка, по прозвищу Чертилко, тутошний охотник. Берлогу, говорит, нашёл под Рогнозером. Пошли мы. Заложили вторую дыру лесиной, а в первую я жердь, как обычно, сунул, дразнить стал. Вышел медведушка сразу, да и ко мне. Алёшка перепугался, стрелять боится, мол, в меня попадёт. Я пальнул, да плоховато, ранил медведя. Ну, хозяин тут меня и подмял под себя. Ножом пришлось отбиваться, правда, потом Алёшка осмелел, выстрелил ему в голову, выручил меня. Но руку и ногу хозяин мне, однако, повредил. Такие дела. Меня и на войну не взяли, инвалид, в военкомате сказали, у меня, и вправду, рука высохла. Ну да я им доказал, какой я инвалид. Все годы военные план по заготовке пушнины на триста процентов выполнял!

В общем, на фронт не взяли. Начальство наше сказало: «Добывай, товарищ Ефремов, побольше меховых ценных шкурок, их в заграницу, американцам будут продавать, а на вырученные деньги редкие лекарства для раненых бойцов покупать». Горячо взялся я за это дело в грозные, суровые годы. Сколько шкурок сдал государству и не упомню, да и ни к чему. В конторе колхоза, конечно, всё записано. Много сдавал, почитай, что и жил в лесу. Уйдём на две недели я да лайка, друг человека.

Лисы, ондатры, выдры, норки, росомахи, рыси, даже кротов безглазых добывал. Лосей стрелял. Партизаны у нас тут стояли, базу они тут имели, отдыхали, лечились после походов, надо было их кормить. Лосей я им поставлял частенько. Командиры руку жали, часы трофейные обещали дать, да, видать, забыли.

Помнится случай. Будете слушать? Ну, вот и славно, слушайте, баженые. Взял я лося, одним выстрелом взял. Разделал, чтоб часть с собой взять на горб, а за остальным мясом на лошади верхом приехать. Пока тушу разделывал, медведь заявился, стал неподалёку, носом водит. Я на него как бы топором замахнулся, ружьё вдалеке лежало. Убёг он. Ну да я их повадки знаю — вернётся. Я разделанного лося на части порубил, на дерево подвесил. В два мешка разложил, завязал их крепкой верёвкой, на сук верёвку перекинул, потянул, пошёл мешок вверх сначала один, потом и другой. В общем, провозился до сумерек. А пока возился, постановил не уходить за лошадью, охранять надобно свою добычу. Десять раз пожалел, что лайку оставил дома, лапка у неё загноилась. Развёл костерок, мясца поджарил на палке, чаю выпил из сушёной малины.

Только стал засыпать, слышу — идёт. Стрелять — темно, промахнусь, а я не привык мазать. Крикнул я зычно, медведь зарычал, повернул назад. Мог я, конечно, выстрелить, да потом впотьмах заряжать шомполку надо — морока. А так хотелось пугануть, надоел он мне, спать не даёт.

Притомился я за день, а тут ещё дождик закапал. Накрылся я свежей лосиной шкурой, вестимо, мехом к себе, и заснул, как под крышей, дождик шуршит — привычная музыка.

Крепко спал, но ранним утречком меня кто-то как бы по плечу похлопал. Высунул я голову из-под шкуры, светло уже. Глядь, а от меня медведь побёг, на двух задних ковыляет и мешок мой в лапах передних держит. Ну, думаю, сон это. Не бывает такого. Шомполку вытянул, прицелился. Пшикнул капсюль — и всё. Дождь, видимо, в дуло попал, порох и отсырел.

Нет мяса. Из одного мешка всё съел, мешок разорвал в клочья, а другой унёс. Никому про это дело не говорил — засмеют, а то и не поверят, скажут, себе взял, а себе брать возбранялось.

Медведь — зверь сообразительный, я бы даже решился, баженые, умным его признать. Немало про медведушку историй сказано, немало и я самолично знаю, кой-какие запоминаю со слов земляков. Одну историйку расскажу. Она пришла ко мне от молодого охотника Валерия Гарбузова из Усть-Яндомы.

Ну, то, что от медведя бывает, все знают. Медведь, когда корову заваливает, первым делом ей вымя выкусывает. Вымя, ему вишь, вкуснее. И ещё медведи любят мясо с душком. Задерёт корову, в кусты густые утянет. Через денёк-другой приходит, когда брюхо у коровы вздуется. Телята немощные у них, конечно, на первом плане. И на молодых лошадей нападают.

Так слушайте рассказ Валерия Гарбузова.

«Конец теплого лета в Усть-Яндоме. На мысу, за болотом, малинник. Медведь туда стал по ночам ходить, спелой ягодой угощаться.

На ночь на мысок выгоняли лошадей. На пастбище выгоняли. Вышел из малинника медведь, подкрался к лошади, что паслась особняком, прыгнул на спину. Лошадка порвала путы и понеслась. Медведь сидит верхом, как человек. Лошадь поскакала к селу, к людям. Медведь молодой, двухлетка. Силы ещё не набрал. Левой передней лапой обхватил шею, а правую лапу вытянул в сторону, искал опору, дерево какое, дабы ухватиться за него, остановить лошадь, притянуть её к дереву и задушить. Это пастушонок перепуганный видел.

Пролетели мимо церкви, лошадь перепрыгнула через каменную ограду и понеслась по погосту, что раскинулся за церковью. И тут медведь свободной лапой ухватился за кованый местным кузнецом крест, вырвал его из земли. Летит лошадь по селу. Навстречу молодуха с полными ведрами идёт, увидела, упала и орёт благим матом:

— Чертяка чёрный прискакал! Нечистая сила! Дьявол на лошади с крестом!

Потом уже днём всем рассказала:

— Сидел, как мужик. Одной рукой обнял коня, в другой — крест…

Крест медведь выронил, услыхав бабий крик. И сам сиганул с коня, в лес подался.

Конь поцарапан сильно, но живой. Однако все дни: глаза бешеные, слюна идёт, всех боится. Свихнулась лошадёнка, пришлось патрон с картечью на неё потратить».

А крест Валерик с друзьями, с малолетками, отволокли на погост, поставили на прежнее место.

Вот так, баженые, хотите верьте, хотите нет.

…Весной 1943 года вызывают меня в Беломорск. Там в войну всё карельское правительство обреталось. Телеграмму прислали в колхоз. «Наградить вас требуется, товарищ Ефремов. Приезжайте срочно». А я так решил, что будет больше пользы, ежели я зверя за эти деньки добуду, лося там или волка. «Спина крепко ноет, путь дальний, не осилю», — ответил председателю колхоза. «Тогда добудь двух волков», — говорит он мне, а я был бригадиром охотников-волчатников. Ударили по рукам. Добыли мы даже трёх серых. Их шкуры шли на унты для военных лётчиков. Мы за зиму добывали десять-двенадцать волков.

Грамоту правительственную с нарочным прислали. В заготконторе вручали под рукоплескания. Вот она в рамке висит, читайте, баженые, кто грамоте обучен. Я на память помню: «За успешную и умелую охоту в дни Великой Отечественной войны наградить грамотой Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР товарища Ефремова Ефима Кирилловича. 27 апреля 1943 года».

И подписал самолично товарищ Куусинен. Так-то, дорогие гостюшки.

А то ещё было за Рогнозером. Будете слушать? Давнее, правда, дело. Мне тогда ещё только двадцать пять годков вышло. С дядей Алёшей поехали мы перед Рождеством на медведя.