Анатолий Гордиенко - Давно и недавно

Но случилось диво дивное. Напилили финны дров и понесли не к нам в баню, а в дом, занятый ими.

Просидели мы в этой бане и ночь, и весь следующий день. Вечером выбрались. Проскользнули у дома. Окна светятся, финны песни поют. На столе чайник большой, бутылки. Мы же голодные, холодные. Мы в окружении. Страх во всём теле, от пяток до ушей. Одна мысль — только в плен не попасть.

Вышли огородами в поле, оттуда в лес. Слышим, сзади финны идут на лыжах, разговаривают. Спрятались мы под густую ель. Пятеро их было, прошли почти рядом. Уже лежало порядочно снега. Идём дальше с Федей, а куда взять направление, не знаем. Шли долго, увидели стог сена на полянке, закопались в стог, заснули.

На следующий день своего встретили. У костра грелся. Подошли, спрашиваем, что да как.

— Я комбат, — говорит новый знакомый. — Батальон свой потерял. Куда идти, толком не знаю. Кругом финны. Но есть компас. Думаю, надо путь держать на север.

С комбатом этим шли целый день. Вышли на лесную поляну. Глядим, всюду наши лежат, побитые, пострелянные. В полушубках, в валенках, в шапках. Оружия никакого при них нет — видимо, финны забрали.

Ещё один день минул. Во рту ни крошки, ни макового зёрнышка. Рукавицей махнёшь, снегу наберёшь в рот, ждёшь, пока растает. Вот и вся еда за день.

Утром опять тащимся по компасу. Идём лесом. Идти тяжело, снега много. Лужицу не заметили, ледок проломился, валенки намокли. Вот беда так беда! Слышим, где-то рядом тоже лёд хрустит. Свои или финны? Затаились мы. Переждали. Идём втроём дальше. Вышли на опушку. Остановились у обрыва.

— Я пойду, погляжу, — говорит комбат. — Ежели крикну, убегайте.

Вернулся комбат. Бой, говорит, тут был недавно, оружие негодное валяется. Винтовки без затворов и у пулемёта «максимки» затвор тоже снят.

Вдалеке увидели барак. Решили зайти, обогреться. Я совсем околела, у меня шинель на гимнастёрку надета. Фёдор умнее оказался, у него под шинелью фуфайка. Подобрались скрытно к бараку. Дым идёт из трубы. Кто там, в бараке, сколько их?

— Вы постойте, я пойду первым, — сказал комбат и тихо зашёл в коридор.

Пять минут часом показались. Выходит, шепчет нам:

— В щель заглянул. Двое в маскхалатах плиту топят. Оружия, вроде, нет при них. А больше в кухне никого не видно. Нас трое, мы их одолеем. Вперёд!

Вскочили мы в комнату. Никого нет. Куда делись? Я гляжу — на плите картошечка в мундирах печётся. Считаю — семь штук. Да все мелкие, как горох. Схватили, съели. Но решили не задерживаться: вдруг финны, ну, эти двое, за подмогой побежали.

Опять идём. Пошли по дороге. Холодно, снежок сыплется. На горушке домик стоит. Подходим. И тут заметил нас часовой, ударил в рельсу. Из домика начали выскакивать финны в маскхалатах, на лыжи становятся. Мы в лес прянули. На наше счастье, выскочили на зимник, дорога там натоптанная. Пошли бы по целине — финны нас бы по следу быстро догнали. Бежим, а сил нету.

— Уходите, — говорит нам с Фёдором запыхавшийся комбат. — У меня нет сил. Ноги у меня подморожены, болят крепко. При мне пистолет, я живым не дамся.

И у нас с Фёдором ноги подморожены. Подались мы вперёд. То бежим, то идём. Шли, шли и вышли опять к тому бараку, где картошечкой подсластились. Только горит наш барак. Вот такое везение… Ходим вокруг да около. Пошли дальше. Тропу торим по очереди: то Федя первым идёт, то я. Снега сыпучего почти по колено. Вдруг видим: летит наш ястребок краснозвёздный. Лицом к нам летит. Видимо, послан на разведку. Вскорости возвращается. Увидел, что хотел, и теперь домой путь держит. Значит, в той стороне, куда улетает, наши. Туда и мы теперь направим свои стопы.

Ещё один день минул, и ещё. Наткнулись на тропу, след свежий, недавно шли человека два-три. Пошли по тропе. Потом справа показалась дорога. Но по ней не решились, а рядом двигаемся. Я иду впереди. Сумерки уже пали, и вдруг вижу: за поваленным деревом лежат двое. На них маскхалаты, полушубки, шапки, а на шапках звёздочки родимые алеют. Они тоже увидели нас.

— Эй, девушка, давай к нам!

— Кто вы? — кричу им. — 80-й погранотряд?

— А вы 69-й медсанбат?

— Так точно, — отвечаю я.

— Хорошо, что ты шла первой. Увидели девушку в беретике, поняли — своя, медичка. А шёл бы твой напарник первым — быть беде, стрелять бы начали.

Обрадовались все мы. Завели беседу. Знакомимся. Оказалось, что это они по ледку рядом шли, под ними лёд трещал. И это они на кухне в бараке картошку пекли. А выскочили резвые пограничники в окно, услыхав, что мы в барак заходим. Приняли нас за финнов. Вот как оно бывает в жизни! Мы, говорит лейтенант, сразу как вошли, предусмотрительно шпингалеты на окнах подняли, приготовились к эвакуации в случае чего.

Потопали мы дальше вчетвером. У пограничников карта была. Они теперь главные, они ведут. Решают идти на Волозеро, там должна наша часть сражаться.

Идём еле-еле. На финнов чуть не напоролись. Те на дороге стояли. Пограничник, сержант Соломенцев, меня схватил, толкнул, побежали к лесу. Я уже шла, как слепая.

Идём, идём. Зашли вглубь леса. Костёр развели. О еде снова заговорили. У пограничников тоже нет ни крошечки. Лапника нарубили финкой.

— Ты — девушка. Ложись, спи, — говорит лейтенант. — А мы по очереди будем дежурить.

Упала на лапник, заснула мгновенно. Спала так, что шинель в двух местах прожгла. Ничего не слышала. А в предыдущие дни сплю, но всё слышу. Вся как струна натянутая. Пуще всего боялась в плену оказаться. Одно твердила — только не плен, только не плен. Как же мама останется одна? Алёша, братец любимый, сгинул на финской. Старшая сестра Катя с койки не встаёт, больная. Брат Петя умирает от чахотки. У них на финской войне автомашина с продуктами ушла под лёд. Неглубоко провалилась. Так они несколько часов ныряли, доставали те продукты. Вода ледяная, вот Петя и застудился. Я свои рубли, жалованье красноармейское, маме пересылала. Триста пятьдесят рублей. Каждый месяц.

…Под утро проснулась, спасибо сказала парням. Опять идём целый день. Идём, снег жуём. Пить хотелось всё время, а голод как-то отступил. Снегу в лесу по колено, и морозы стали крепчать. Пограничники сокрушались — больше двадцати градусов. А зелёные фуражки всё знают. У них служба такая. Вышли к озеру в сумерках. Стали ночлег устраивать. Вдруг слышим, едут по озеру на санях, по-русски лошадей погоняют, мы к ним.

— Ребята, не стреляйте! Свои!

Обрадовались мы, но на сани они нас не взяли, перегружены крепко сани. Пришли мы с ними в село. Привели нас к капитану. Тот спросил, кто мы, откуда. Стали мы все вместе дни считать. Вышло, что мы с Фёдором девять дней бродим. Семь дней ничего не ели. Отвели нас в медпункт. Заходим. Едят картошку, чаем запивают.

— Дайте картошечку, родимые! Не ели семь суток.

— Берите. Только она мороженая.