Паоло Кондо - Тотти. Император Рима

Спас хозяин ресторана. Он собрал меня, Анджело, Вито и Риккардо, отвел в самую удаленную от улицы часть заведения. Там была крутая насыпь, а на ее вершине – двухметровая стена с пиками.

– Это единственный способ побега, – сообщил хозяин. – За забором – сады католического университета Святого Ансельма, в это время там никого нет. Вам нужно взобраться на насыпь, перелезть через забор и выйти с территории с другой стороны. Я скажу сейчас вашим, чтобы они подъехали туда на машине.

Безумная идея, но точно менее безумная, чем выходить на улицу к пяти тысячам тифози. Мы засучили рукава; ситуация была драматичной, но и не улыбнуться было невозможно. Я стал карабкаться первым, разок-другой соскальзывал, но не до подножия насыпи, и спустя несколько минут уже закрепился у стены, помогая остальным, которые еще карабкались. Когда мы все собрались, Риккардо сцепил руки, сделав ступеньку для меня, и вот я уже наверху, обозреваю новый пейзаж, даже в полутьме легко различаю красоту парка. Внизу – какие-то острые железки, но хоть не битое стекло, что было бы опаснее. Риккардо, Вито и Анджело уже на позициях.

– Готовы?

– Готовы.

– Прыгаем?

– Надеюсь, священник с двустволкой нас не поджидает… Прыгаем.

Приземлились мягко, на свежескошенную траву. Мы старались не шуметь, но сдавленный смех был неизбежен. Пересекли большой парк под очень яркой и полной луной, в три погибели, как в фильмах. Как будто от этого мы были менее заметны. Двигались к воротам здания, древнего и красивого. Мне было почти жаль уходить так быстро, но Вито уже стоял у ворот, которые выходят на площадь Кавальери-ди-Мальта – там находится знаменитая скважина, через которую видно купол собора Святого Петра…

ПРАЗДНОВАНИЕ ПРОДОЛЖАЛОСЬ ВСЕ ЛЕТО. ЗАКОНЧИЛОСЬ ОНО, ДУМАЮ, 11 СЕНТЯБРЯ. ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО В НЬЮ-ЙОРКЕ, НАВСЕГДА ИЗМЕНИЛО МИР, В КОТОРОМ МЫ ЖИВЕМ.

– Кто такие? Что надо?

Голос решительный. Оборачиваюсь. Из маленькой двери в тяжелых воротах показался монах в рясе, а я еще все пытался разглядеть – не в капюшоне ли. Поднимаю инстинктивно руки, хотя и вижу, что, слава богу, он не вооружен.

– Мы ничего не делаем. Мы хотим выйти, сюда попали из «Консолини»…

Понимаю, что объяснение не то чтобы убедительное. Но…

– Да ты же Тотти!

– Да, падре, брат, не знаю, как правильно вас называть. Я Тотти, а напротив ресторана «Консолини» сейчас стоят пять тысяч фанатов, которые хотят разобрать меня на сувениры. Мы бежали от них через ваш парк, каюсь, но другого пути не было…

Монах засмеялся, подошел ко мне и рассматривал вблизи. Довольный, как тифозо.

– Ладно, пойдемте, я открою вам ворота…

Снаружи меня уже ждал отец в машине с заведенным двигателем.

– Ну, пока, Тотти, – обнял меня монах, и я ответил ему сердечным объятием.

Но перед тем, как сесть в машину, я попросил отца подождать немного. Я не мог упустить возможность полюбоваться через замочную скважину куполом собора Святого Петра.

Антонио Кассано – самый выдающийся футболист из всех, с кем я когда-либо играл. В «Роме» и сборной мне доводилось выходить на поле со многими топ-игроками, но у меня нет никаких сомнений, что самый большой футбольный талант был именно у него.

Такое категоричное заявление необходимо для того, чтобы объяснить наши отношения, или лучше – глубину нашей связи друг с другом, которая не прерывается много лет, вне зависимости от взлетов и падений, которые он пережил. Я обожаю Антонио, знаю, что и он обожает меня. Он для меня как младший брат, которого у меня никогда не было и которому я пытался «спасти» карьеру, и безуспешно. По крайней мере, не так успешно, как хотел. Сегодня наши встречи всегда заканчиваются его признаниями в том, что ему следовало остаться в «Роме» и что вместе мы выиграли бы намного больше. Я меняю тему разговора, потому что за этими рассуждениями всегда кроется горечь. Лучше думать о том, что уже произошло, – это не так грустно. Но Антонио прав: если бы он остался с нами, мы выиграли бы намного больше. И он, вероятно, не ограничился бы тем, что явил миру всего тридцать процентов своих способностей.

«Рома» приобрела Кассано в 2001 году, и это была вишенка на торте скудетто. За два года в «Бари» он однозначно показал, что был самым одаренным из молодых игроков в нашем футболе. «Ювентус» вел его очень долго, но в итоге Сенси их обскакал. Это было мощным ходом, имевшим символическое значение: мы подтверждали, что мы самые сильные – и не только на поле. Антонио стал последним большим приобретением, за которое «Рома» расплатилась лирами – спустя полгода ввели в оборот евро. Мы отдали за него пятьдесят миллиардов и вдобавок Гаэтано Д’Агостино, одного из самых многообещающих молодых игроков Тригории тех времен. Газеты считали, что с учетом этого полная стоимость трансфера составила шестьдесят миллиардов, что в пересчете на евро составило тридцать миллионов – даже сейчас, через два десятка лет, это значительная сумма.

На самом деле с «Бари» договорились еще весной, и в мае уже все знали, что Кассано перейдет в «Рому». Но за четыре тура до конца чемпионата нас ждал выезд на «Сан-Никола». К тому времени было уже ясно, что «Бари» покидает Серию А, наше преимущество было бесспорным, но, когда выяснилось, что против нас Кассано играть не будет, начались кривотолки. Он получил травму в предыдущем матче и в итоге больше не выходил на поле до конца сезона, и все же возмущение было немалое, что хорошо иллюстрирует то внимание, которое он к себе привлекал.

И вот настал день, когда мы познакомились «официально». 20 мая 2001 года. У нас уже были совместные фото, в центре поля, перед другими матчами между «Ромой» и «Бари», но это такие фото, о которых забываешь сразу после щелчка затвора фотоаппарата. Для него, однако, все было по-другому. Я понял это перед матчем, когда Вито привел его в раздевалку и он скромно попросил у меня футболку.

– В следующем сезоне у тебя своих будет сколько угодно, все уже в курсе, что ты к нам переходишь, – сострил я.

– Но я хочу твою, потому что ты всегда был моим кумиром, – серьезно возразил Антонио. Глаза его блестели. Я пообещал ему отдать футболку после матча, польщенный твердостью, с которой он выразил свое уважение. Он не казался тем хвастуном, каким его узнали в следующие сезоны, скорее он казался напуганным. После матча, помимо того что вручил ему футболку, я познакомил его со своим отцом. Антонио поздоровался с ним чуть ли не с благоговением.

Меньше чем через два месяца он приехал в Тригорию. Со мной он общался вежливо и уважительно, для других же он сразу стал костью в горле, потому что не было никакой связи между тем, что он думал, и тем, что говорил: откровенный и порывистый, без какого-либо понимания ситуации. Во время тренировок ему никто не был указ, он изматывал партнеров своей техникой и не оправдывался, безжалостно накручивая их. Томмази и Дельвеккио были его любимыми жертвами, он обзывал их отстойными за каждый неаккуратный прием мяча, и если ему за это не прилетало, то только потому, что у обзываемых был добрый характер. Не подумайте только, что Антонио «наезжал» лишь на добряков. Как бы не так. Он выводил из себя и Батистуту, одного из тех, кто, теряя терпение, был способен погнаться за обидчиком. Вдобавок Антонио выводил Габриэля из себя и в то время, когда у аргентинца были сложные периоды – после того, как Бати сыграл огромную роль в завоевании скудетто, он начал расплачиваться за это болью в голеностопах, которая будет преследовать его и после окончания карьеры. Его сильной стороной всегда была техника, и, если ее качество снижалось, снижался и его уровень, он становился обычным игроком, и Кассано не упускал случая указать ему на это, не задумываясь о неделикатности своих слов.