Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

По окончаніи сего дѣла, объѣздилъ г. Юницкой со мною и осмотрѣлъ всѣ нужнѣйшія мѣста въ Богородицкѣ, также посѣтилъ меня, нашего городничаго и многихъ другихъ въ городѣ, и даже самихъ секретарей моихъ, и всѣ остались имъ и поступками его довольными. А потомъ проводилъ я его въ Бобрики; но и тамъ все у насъ было хорошо и ладно. А все сіе и начало меня нѣсколько успокоивать, и тѣмъ паче, что, по увѣренію Юницкаго, не слышно было въ Тулѣ ни о какихъ особенныхъ от намѣстника въ разсужденіи обоихъ насъ повелѣній. А Юшкова хотя и перевели въ Тулу, но онъ опредѣленъ только совѣтникомъ въ казенную полату, а не въ директоры. А какъ чрезъ нѣсколько дней послѣ сего и слышали мы о смерти г-жи Буниной, любовницы намѣстниковой, то и совершенно успокоились и перестали смѣны опасаться.

Вскорѣ по отъѣздѣ Юницкаго удивилъ насъ всѣхъ мой племянникъ, уѣхавъ от насъ тайкомъ въ свою деревню, съ проѣзжавшимъ чрезъ Богородицкъ и къ намъ заѣзжавшимъ своимъ человѣкомъ. Молодчику сему не полюбилось жить у насъ въ неволѣ и въ повиновеніи, и притомъ еще трудиться и учиться, а восхотѣлось жить дома одному на волѣ вѣтренѣть (sic) и дѣлать, что захочется. Итакъ, не успѣлъ я отпустить от себя помянутаго человѣка, какъ, погляжу, сгибъ у насъ и пропалъ нашъ Андрей Михайловичъ. Я спрашиваю того, спрашиваю другого, гдѣ онъ и куда дѣвался, но никто не зналъ и не вѣдалъ, и на-силу-на- силу узнали от видѣвшихъ его бѣжавшаго вслѣдъ за кибиточкою поѣхавшаго его человѣка и сѣвшаго съ нимъ на возъ и уѣхавшаго. Господи! какъ я тогда на него вздурился от досады, и хотѣл- было уже посылать унтер-офицера и людей за нимъ въ погоню, чтобъ его притащить назадъ, и дѣйствительно бы послалъ, еслибъ полученное въ самое то время изъ деревни моей письмо меня не остановило. Онымъ увѣдомляли меня, что дурочка, родная его замужняя сестрица, вздумала подать на меня въ Алексинѣ подозрѣніе и безсовѣстнымъ образомъ на меня клевеща, всячески старалась оттѣснить меня от опекунства надъ ея братомъ.

Сіе вздурило меня еще больше, и я, въ неизъяснимой досадѣ, восклицалъ и говорилъ самъ себѣ: «Боже мой! какіе это глупые, безсовѣстные, безстыдные и неблагодарные люди!» Я со всею искренностью души моей и сердца желалъ негодному этому мальчишкѣ добра и хотѣлъ объ немъ, какъ отецъ, постараться, его всему доброму научить, собрать ему до возраста его довольный капиталецъ, вывесть его въ люди и обо всемъ, до его существительной пользы относящемся, имѣть попеченіе, а они мнѣ въ томъ наиглупѣйшимъ и досаднѣйшимъ образомъ мѣшаютъ и, вмѣсто добра, стараются причинить ему существительное зло и сдѣлать чрезъ то несчастнымъ! А какъ въ самое то время разсказали мнѣ люди мои многое такое о мальчишкѣ семъ, чего я до того не вѣдалъ, а именно, что онъ крайне былъ недоволенъ тѣмъ, что я его къ себѣ на воспитаніе взялъ и меня за то даже злословилъ и ругалъ и умышленно не хотѣлъ ничему учиться, и притомъ всѣми поступками своими изъявлялъ въ себѣ злой и совсѣмъ негодный характеръ, и о томъ только давно уже помышлялъ, какъ бы ему изъ рукъ моихъ вырваться и жить одному дома и на своей волѣ, — то все сіе такъ меня вздурило, что я въ огорченіи сказалъ: «о, когда такъ, и онъ самъ себѣ добра не желаетъ, и притомъ еще такъ дурно противъ меня расположенъ, такъ и наплевать! Пускай же сестрица его и печется объ немъ какъ хочетъ, и живетъ онъ какъ себѣ хочетъ. Мнѣ же меньше хлопотъ и трудовъ оттого будетъ!» А какъ и домашніе, и родные мои были такова же о семъ мнѣнія и говорили, что Богъ еще знаетъ, не нажить бы намъ чрезъ усильное и противъ его воли стараніе о его пользѣ вѣчной от него себѣ ненависти и злобы, то, подумавъ-погадавъ, и рѣшился я все бросить, и дѣлу сему давъ натуральное теченіе, переслать къ нему и всѣ собранныя-было и у меня хранившіяся его деньги, которыхъ и въ самое кратковременное управленіе его деревнями успѣлъ я уже накопить до нѣсколько сотъ. Что, при случившемся вскорѣ послѣ сего вѣрной оказіи, дѣйствительно и сдѣлалъ, взявъ съ людей его, съ которыми я оныя къ нему при письмѣ послалъ, въ полученіи ихъ росписку. А симъ образомъ и отбылъ сей молодецъ изъ подъ моей власти.

Все сіе происходило въ половинѣ марта мѣсяца, котораго всю достальную половину провелъ я въ обыкновенныхъ моихъ дѣлахъ и литературныхъ упражненіяхъ, также въ неоднократномъ угащиваніи пріѣзжавшихъ ко мнѣ разныхъ гостей. И однажды, и какъ теперь помню, 21 марта, столкнулось у меня вдругъ ихъ такое множество, что составилась у меня для нихъ нарочитая, пирушка и многолюдный ужинъ, и мы весь вечеръ провели въ танцахъ и въ другихъ увеселеніяхъ. Но достопамятно было притомъ то, что въ числѣ ихъ находился одинъ молодой тульскій дворянинъ, по фамиліи Тромберѣ, имѣвшій виды на дочь мою Настасью, которая около сего времени была давно уже совершенною невѣстою. За нее отыскивался-было уже женишок во время пребыванія нашего въ Москвѣ и пріѣзжалъ къ намъ ее посмотрѣть и себя показать. Но мнѣ какъ- то онъ не совсѣмъ показался, и потому дѣло съ нимъ не пошло въ даль. Былъ онъ изъ фамиліи господъ Гагиныхъ, изъ дворянъ Епифанскихъ. Что-жъ касается до помянутаго Тромберга, то былъ онъ малой изрядной и, можетъ быть, была бы Настасья наша и счастлива за нимъ, но, видно, въ книгахъ судебъ не написано было, чтобъ ей быть за нимъ. И потому, сколько зять мой, затѣвавшій сіе дѣло и бывшій ему руководителемъ, объ ономъ ни старался, однако, оно что-то не пошло въ даль, и такъ остановилось.

Далѣе достопамятно было, что въ самое то время, когда мы ввечеру сего дня подъ музыкою прыгали и веселились, пріѣхали къ намъ другіе неожидаемые и для насъ пріятные гости: зять тетки Матрены Васильевны Арцыбышевой, Левъ Савичъ Крюковъ, съ сыномъ ея Петромъ Андреевичемъ, роднымъ племянникомъ моей тещи. Онъ служилъ тогда въ артиллеріи офицеромъ и пріѣзжалъ тогда на короткое время въ отпускъ къ матери своей, съ которою онъ давно уже не видался. Будучи у ней одинъ и всего имѣнія ея наслѣдникомъ и какъ мы знали его только мальчикомъ и отмѣнно за хорошее его поведеніе и охоту къ наукамъ любили (съ того же времени какъ дядя его, Дмитрій Васильевичъ Арсеньевъ, взявъ его от матери, опредѣливъ въ артиллерійскій кадетскій корпусъ, его не видали), — то были мы гостю сему очень рады. Онъ выросъ уже большимъ и по наружному виду казался молодцомъ добрымъ и хорошимъ офицеромъ. Но какъ въ послѣдующій день, который они оба у насъ прогостили, поразсмотрѣли и поиспытали его короче и притомъ, разговорясь объ немъ съ г. Крюковымъ, узнали объ немъ, что характеръ его не слишкомъ былъ хорошъ, и что замѣтили они въ немъ охоту и наклонность къ питью и игрѣ картежной и совершенное нехотѣніе жить въ деревнѣ, а что всего хуже-непочтеніе къ закону, то не могли довольно натужиться о томъ, что онъ въ совершенной еще молодости своей успѣлъ такъ развратиться, что не подавалъ о себѣ всѣмъ намъ, ближнимъ его родственникамъ, ни какой хорошей надежды.