Петр Яшек - Заключённый с боевиками ИГИЛ

Сначала он был дружелюбен ко мне, спросил моё имя и поинтересовался обстоятельствами моего ареста. Однако его выражение лица, чрезмерное дружелюбие и манера вести разговор дали мне повод подозревать, что у него было что-то на уме.

Вскоре я узнал от другого сокамерника, что Абд аль-Бари специально попросил перевести его в мою камеру.

Утром 24 декабря я проснулся в 3 часа ночи от того, что моя рука лежит в луже воды, а одеяло и одежда полностью мокрые. Я знал, что в моей камере нет проточной воды, поэтому в какой-то момент ночью, должно быть, лопнула труба. Я огляделся и увидел, что пол половины камеры залит водой.

Я был настолько разочарован несбывшейся надеждой на скорое освобождение из тюрьмы, что теперь, когда мои ожидания были разбиты, а моя семья так далеко, я начал плакать и молча роптать на Господа.

Именно тогда, в миг, который я никогда не забуду, я ясно увидел лицо мальчика по имени Даньюма.

28 января 2015 года исламские радикалы совершили налёт на небольшую христианскую деревню Нанкво в раздираемой войной Северной Нигерии. Во время нападения в деревне был 13-летний Даньюма Шакара, обычный нигерийский мальчик. Он жил со своей матерью, вдовой, любил ловить рыбу и играть с друзьями.

Однако в 6 часов утра в среду жизнь Даньюмы изменилась навсегда. Он проснулся от звуков выстрелов, когда более тысячи вооружённых экстремистов, замаскированных под пастухов, при поддержке боевиков «Боко Харам» проникли в его деревню и начали поджигать дома и убивать христиан. Даньюма побежал изо всех ног, спасая свою жизнь, однако ему было не под силу скрыться от вооружённых мачете боевиков, которые, поймав мальчика, изрезали ему лицо, выкололи правый глаз, отрезали левую руку и гениталии.

В результате ужасающей жестокости двадцать три человека погибли и тридцать восемь получили ранения. Раны Даньюмы были настолько тяжелы, что жители деревни прошли мимо его изуродованного тела, предположив, что он мёртв. Они вырыли ему могилу. Однако благодаря Божьей милости и Его великому чуду, Даньюма выжил. Он пришёл в сознание и начал плакать и звать на помощь. Односельчане поспешили доставить его в ближайший город, находившийся примерно в двадцати пяти километрах от деревни, где ему оказали медицинскую помощь.

А три месяца спустя, искалеченный и ослепший, Даньюма не мог скрыть своей сияющей улыбки. Молодой христианин не питал ненависти к своим нападавшим. «Я прощаю их, — сказал он, — потому что они не знают, что делают».

Пережив несколько операций, проведённых при содействии «Голоса мучеников», Даньюма вернулся к матери. Однако теперь его жизнь совершенно иная, чем раньше. Из нижней части его живота выведен постоянный катетер, чтобы сливать мочу в пакет, который он носит с собой. Вместо того, чтобы умереть во время антихристианского нападения, Даньюма выжил, чтобы рассказывать другим об Иисусе. Его могила, как и могила его Спасителя, до сих пор пуста.

Стоя в своей затопленной камере, я видел Даньюму, а он улыбался. Таким был его дух. Я размышлял о том, какие зверства ему довелось испытать, и мне вдруг стало стыдно за жалобы, которые я скрывал глубоко в душе. Рано или поздно я вернусь домой и снова буду жить комфортной жизнью, а Даньюма, возможно, уже не сможет видеть до смерти и воскресения. С этого момента я начал каждый день молиться за Даньюму.

Мои сокамерники и я провели канун Рождества, убирая камеру и пытаясь высушить свои вещи. Я был рад тому, что эти занятия отвлекали меня и давали возможность думать о чём-то другом, кроме моей семьи, находящейся в Чехии и вместе встречающей Рождество — наиболее ожидаемый христианами день празднования и поклонения в году. Размышления о том, как моя семья празднует рождение Христа без меня, повергли меня в чувства беспомощности и одиночества. Это было первое Рождество в моей жизни, которое я встречал в разлуке с женой и детьми. Когда я убирал в камере, мне на ум приходили мелодии рождественских песен, которым отец научил меня, когда я был ещё маленьким мальчиком.

Эти мелодии воодушевили меня на некоторое время, но, когда они начали наводнять мой разум воспоминаниями о семье и доводить меня до слёз, я сметал их с ума, словно воду, наполняющую мою камеру.

Дома, в Чешской Республике, моя жена и дети столкнулись с тем фактом, что в моё отсутствие им придётся научиться управлять финансами нашей семьи. Однако теперь что-то более важное привлекло внимание Вавы. Сидя за обеденным столом и помогая матери заполнять квитанции, Вава открыла скайп-аккаунт на своём ноутбуке и увидела, что я в сети.

«Это ты?» — быстро написала она. Никто не ответил, но Вава знала, что кто-то просмотрел её сообщение.

«Могу я поговорить с отцом?» — спросила она. Тем не менее ответа не последовало.

«Это мой отец. Могу я поговорить с ним?» — повторила она.

Вава заподозрила, что кто-то взломал мою учётную запись в скайпе и читал её сообщения; вдруг у неё по спине поползли мурашки. Если мои похитители смогли получить доступ к моей учётной записи, какую ещё информацию они смогут иметь? Она выпрыгнула из-за стола и схватила мой айпад, который, как она знала, даст ей автоматический доступ как к моему аккаунту в скайпе, так и к личному ящику электронной почты, и попыталась изменить мой пароль. Ванда, нахмурив брови, с тревогой наблюдала за Вавой. Вава перешла к ссылке, дающей возможность изменить забытый пароль, и через несколько секунд на мой электронный почтовый ящик пришло сообщение об изменении регистрационной информации.

Теперь моя семья следила за моей учётной записью онлайн. Вскоре в моём почтовом ящике появилось автоматическое уведомление о том, что кто-то пытался изменить мой пароль в скайпе во второй раз. На этот раз сообщение было на арабском!

Большинство надзирателей в тюрьме Национальной разведывательной службы боялись заключённых, связанных с ИГИЛ, и предоставляли им особые привилегии, такие как посещение камер друг друга. В канун Нового года, поскольку заключённые с нетерпением ожидали, что президент Башир предоставит амнистию некоторым из тех, кто проходили по неполитическим делам, в нашей камере воцарилась дружеская атмосфера, так как мы все вместе начали размышлять о радости освобождения на Новый год. Абд аль-Бари уверял меня, что причина его перевода в нашу камеру была связана с праздниками, но я продолжал подозревать, что у него были скрытые мотивы.

С каждым днём отношение ко мне со стороны Абд аль-Бари ухудшалось. Каждый день, когда нам приносили утренний чай, он отказывался наливать в мою грязную пластиковую чашку больше двух сантиметров тёплой жидкости. Он не только физически ограничивал моё движение по камере, загоняя меня в угол и занимая остальное моё пространство, но заставлял всё время оставаться в углу и запугивал своей агрессией и объёмом, а также начал командовать мной.