Петр Яшек - Заключённый с боевиками ИГИЛ

И теперь, много лет спустя, когда следователь сообщил мне о смерти моего отца, я снова вспомнил об ужасных пытках, которые пришлось перенести Ричарду, и понял, что мои испытания — ничто по сравнению с теми испытаниями, которым подвергался он. Затем следователь поинтересовался, как моё пребывание в тюрьме.

— Сейчас я чувствую себя лучше, — ответил я, — потому что меня перевели в другую камеру.

— А почему вас перевели?

Голосом, дрожащим от едва сдерживаемых эмоций, я рассказал об избиениях, мучениях, пытках водой. Рассерженный услышанным, он вытащил мобильный телефон и начал звонить. Я мог понять большую часть долгого разговора на арабском языке. Он говорил с начальником тюрьмы и требовал узнать, как они могли такое допустить.

Закончив разговор, следователь начал уточнять мои личные данные — полное имя и другие подробности, что могло означать только одно: Национальная разведывательная служба Судана закрыла расследование, и меня вот-вот освободят!

Когда следователь закончил допрос, было уже очень поздно. Меня отвели обратно в мою новую камеру на четвёртом этаже. Оба сокамерника уже спали. С одеялом в руках я нашёл свободное место на полу, лёг и также попытался уснуть.

Однако я был так поглощён мыслями об отце, что сон бежал от меня. Я даже не мог спокойно лежать. «Может, мне лучше встать и походить по камере».

Когда на меня нахлынули воспоминания из детства, сердце моё наполнилось благодарностью Господу за жизнь моего отца. На глаза навернулись слёзы, однако это были не слёзы печали, а слёзы радости и признательности за жизнь, которую я прожил в христианской семье, и за пример верности, который подал мне отец, даже невзирая на преследования.

Я знал, что когда-нибудь я снова увижу отца, и в тот миг был абсолютно уверен в Божьем присутствии в моей камере.

Внезапно открылась дверь и вошёл надзиратель.

— Ветер, — обратился он ко мне, как и другие надзиратели-арабы, изо всех сил пытаясь произнести звук «р» в моём имени, и указал на мой небольшой полиэтиленовый пакет с одеждой, — с вещами — на выход!

Я был взволнован, надеясь, что час освобождения наконец-то наступил.

— Одеяло тоже? — спросил я.

— Нет, нет, одеяло оставь здесь.

Теперь я был совершенно уверен, что меня освобождают! Иначе почему мне больше не понадобится одеяло? Через несколько дней я буду уже в Чехии с семьёй и смогу поделиться свидетельством о Божьей верности в течение двух месяцев, проведённых мною в тюрьме. А ночью буду спать в тёплой постели с женой.

Я подхватил пакет с одеждой, и мы покинули камеру. Я последовал за надзирателем по коридору к лифту, однако по непонятной мне причине мы остановились у двери в другую камеру. Внезапно я понял, что серьёзно ошибся. За этой дверью была камера, о которой ходили ужасающие слухи, камера, которой боялись все без исключения заключённые. Я проходил мимо неё много раз по пути на допрос, а теперь, когда стоял у её двери, я чувствовал, как у меня в жилах стынет кровь.

Меня перевели в «холодильник».

Я сделал шаг в пустую камеру и сразу же ощутил на себе сильный поток холодного воздуха. В камере стояли металлические нары без матраса, покрытые засохшей человеческой кровью. В туалете было грязно, водопровод отсутствовал. Я вспомнил о своём одеяле и подумал, что температура в моей новой камере — градусов десять. «Ночь будет холодной!» Я понимал, что перевод в «холодильник», вероятно, был актом мести со стороны надзирателей, которым начальник тюрьмы из-за меня сделал выговор. Я напрягся, осознав, что теперь они точно покажут мне, на что способны.

После длительного пребывания в тюрьме мою голову начали покрывать короткие седые волосы. Я обернул свою запасную рубашку вокруг головы, чтобы согреть её. Снова порывшись в пакете, я достал запасную пару брюк. У меня не было куртки, поэтому я использовал их, чтобы прикрыть голые руки.

Всю ночь я ходил из угла в угол и если переставал двигаться, то моментально замерзал. Один раз я попробовал сесть на единственный, стоящий в комнате стул, но леденящий металл, прикасаясь к моим ногам, ещё больше морозил меня.

Однако в разгар моих мук я получил и благословение: впервые с тех пор, как я прибыл в тюрьму, я мог побыть один. «Я могу говорить вслух!» Я прославлял Господа за моего отца и задавался вопросом, окружит ли меня Бог ангелами, как Он делал это во время заключения Ричарда Вурмбранда. Когда я размышлял о Ричарде и его четырнадцатилетием тюремном заключении, начало происходить нечто странное.

Необычное ощущение, как будто кто-то закутывает меня сзади в тёплое пальто, распространилось по телу, и восклицание «Мой Господь, мой Бог!» спонтанно вырвалось из моих уст. Это был Господь. Он согревал меня. Несмотря на то, что это одиночное заключение должно было быть наказанием, я чувствовал, что это было моё первое освобождение в стенах тюрьмы! Впервые за два месяца я мог молиться вслух!

Всю ночь я пытался петь христианские песни. Когда мне было пятнадцать лет, я выучил замечательный гимн «Тебе да будет слава», гимн, мелодию к которому написал Георг Фридрих Гендель. Я пытался вспомнить мелодию и петь слова, когда был ещё со своими сокамерниками из ИГИЛ, однако раньше мне на память никак не приходило больше первых трёх-четырёх слов. И тут вдруг, в одиночном заключении, с моей памятью произошло чудо. Святой Дух мгновенно напомнил мне две первых строфы этого величественного гимна. Я почувствовал себя поэтом, получившим вдохновение, и пишущим, пишущим, за несколько минут заканчивающим своё прекрасное произведение. Я продолжал в вере громко петь строфу, пока Бог не давал мне следующую. Я был уверен, что надзиратели и другие заключённые думали, что я сошёл с ума уже в первую ночь одиночного заключения.

На следующее утро поток холодного воздуха, наконец, остановили и мне принесли моё одеяло. Я понюхал его и ощутил запах пота другого заключённого. Я знал, что ночью им пользовался кто-то ещё. Тем не менее я был рад вернуть своё одеяло.

К тому времени, спустя три недели после окончания голодовки, я почувствовал сильную жажду, однако из крана мне капнула только капля воды. Я обнаружил в своём полиэтиленовом пакете стаканчик йогурта, оставшийся от добавки к завтракам, назначенной мне после голодовки. Я съел йогурт и использовал стаканчик, чтобы собирать в него капли воды. Это занятие заняло не менее пятнадцати минут, и вот он, наконец, наполнился.

Шаг за шагом Господь показывал мне, что делать дальше. Сначала я начал поиски причины блокировки потока воды. Господь повёл меня в тёмный угол туалета, где у основания унитаза я обнаружил запорный клапан. Он был закрыт, а у меня не было ничего, что я мог бы использовать, чтобы открыть это. Я начал искать в мусоре на полу что-то, что позволило бы открыть клапан. Наконец я нашёл кусок металла и направился обратно в туалет. Когда я повернул клапан с помощью этого куска металла, вода свободно потекла в туалет и наполнила унитаз. Затем я нашёл небольшую полоску ткани и погрузил её в воду, которая теперь свободно текла из крана. Используя влажную ткань и своё тюремное мыло, я продезинфицировал всё тело.