Николай Козлов - Хранить вечно

Вскоре Берзин двигался уже вместе с дивизионом. Пришлось поломать голову, как быть с Эльзой. В армии строго-настрого запрещалось женам сопровождать мужей во время боевых действий. Но Берзин не мог оставить Эльзу. А если бы она угодила в руки белых? Да и как ее оставить без всяких средств к существованию?

А почему, собственно, Эльза должна следовать за ним как жена? Какое он имеет на это право? Почему он должен пользоваться таким преимуществом?

Нет, она пойдет как рядовой стрелок, и он добьется у командования, чтобы ее зачислили стрелком. Для Эльзы всегда найдется работа. Она будет в дивизионе и санитаркой, и прачкой, и стряпухой.

Берзин уже собрался пойти к начальнику дивизии Мартусевичу, однако большевистская фракция и комитет стрелков опередили его.

Общее собрание дивизиона постановило: зачислить Эльзу Берзину красноармейцем на все виды довольствия и выдать соответствующий документ по всей форме, учитывая особые революционные заслуги ее мужа, товарища Берзина.

Май в том году выдался теплым, цвели сады. Как было бы хорошо, если б не война! Когда эшелон останавливался на привал, Эльза бежала к ближайшей речке или пруду, стирала собранное у стрелков белье, развешивала для просушки на кустах, а пока оно сохло, купалась сама, приводила в порядок свое скудное хозяйство. Потом чинила и штопала солдатские сорочки и носки.

У Эльзы скоро совсем развалились туфли, а купить новые было негде. Но среди артиллеристов, полюбивших свою помощницу, нашлись и такие, кто до войны сапожничал. Один из них сшил для нее из голенищ офицерских сапог крепкие башмаки…

Скупые оперативные сводки и боевые донесения рассказали о том, что произошло 22 мая 1919 года, когда красным латышским стрелкам пришлось оставить Ригу.

Удар белых был внезапным. Под артиллерийским огнем дрожала, как в лихорадке, задымленная земля. Рушились наскоро сооруженные оборонительные укрепления частей армии Советской Латвии.

На стороне наступавших немецких войск фон дер Гольца и помогавших им белолатышей было численное превосходство. Им удалось прорвать позиции, занятые редкими цепями красных стрелков.

Противник зашел в тыл. Артдивизион Берзина вел огонь, пока не кончились снаряды и белые не оказались рядом с огневыми позициями.

И лишь когда стало ясно, что даже ценой гибели всех, кто оборонял Ригу, удержать ее невозможно, когда в руках немцев и белых латышей оказались рижские мосты, защитники города, измученные напряжением неравного боя, стали отходить на восток.

У разбитой немецкими снарядами станции Огре десятый латышский полк с приданной первой батареей дивизиона берзинцев переправился на правый берег Даугавы.

С тяжелым сердцем отступали стрелки, оставляя родные местечки и хутора. На всем скорбном пути их по пятам преследовал враг, и разрывы снарядов вырывали все новые жертвы из их рядов.

А с чердаков хуторов осыпали стрелков пулями поднявшие голову «серые бароны». На мостах, телефонных столбах и придорожных деревьях они развесили злобные листовки: «Бейте коммунистов и спасайте свои хутора!».

Отступавшим удалось задержаться только в районе больших болот — Тайгу, Медню, Степеру и Скребелю. Среди непроходимой трясины тянулись узкие полоски твердой земли, которые можно, было оборонять небольшими силами.

Наступил июнь. Первая батарея дивизиона Берзина, вместе с которой находился командир дивизиона, расположилась на огневых позициях около имения Рудзеты, в двадцати пяти верстах северо-западнее местечка Прейли. В Рудзетах был центр боевого участка десятого полка.

Собственно, от полка осталось только название. В строю находилось лишь около ста двадцати стрелков. Их-то и предстояло поддержать своим огнем первой батарее.

Белые кавалеристы развернулись казачьей лавой и устремились прямо на огневые позиции батареи. С каждой секундой сокращалось расстояние, отделявшее черную лаву от артиллеристов.

Вот-вот ворвутся разъяренные всадники на позиции и изрубят всех, кто укрылся за орудийными щитами и зарядными ящиками, а уцелевших прикончит штыками перебегавшая вслед за кавалеристами цепью белая пехота…

Проходит минута, другая, третья. Уже видны кокарды на фуражках кавалеристов. А Берзин и командир батареи Сакенфельд медлят, не разрешают открывать огонь.

Лица артиллеристов бледны, губы сжаты, каждый ждет команды. А ее все нет. И лишь в ту секунду, когда казалось, смерть нависла над самой головой, Берзин дает знак Сакенфельду и звучит команда:

— Огонь!

— В упор картечью!

Такого белые не ожидали. Еще несутся по инерции передние всадники, не в силах остановить коней, а задние повернули назад, но ливень раскаленного, рвущего все в клочья металла настигает повсюду.

Поле боя завалено трупами людей и коней. Атака белых захлебнулась. Артиллеристы, не веря еще тому, что они совершили, радостно обтирают горячий пот, размазывая его по лицу вместе с пороховой копотью…

Много таких сражений пришлось выдержать берзинцам, но силы были слишком неравны и совсем мало осталось в строю защитников Советской Латвии. А помощи ждать неоткуда: основные силы Красной Армии сковывало наступление войск Деникина на Южном фронте и белых польских легионов в Белоруссии.

Летом обескровленную армию Советской Латвии расформировали, а ее остатки свели в Латышскую стрелковую дивизию. В сентябре 1919 года дивизия с боями отошла из Латвии, и уже в двадцатых числах того же месяца ее перебросили на Южный фронт — против Деникина, который к тому времени успел занять Курск и, продвигаясь к Москве, угрожал Орлу и Туле.

Из прибывших на Южный фронт новых частей создали ударную группу, в которую вошли Латышская дивизия Мартусевича, бригада червонных казаков Примакова и Отдельная пластунская бригада Павлова. Командовал ударной группой начальник Латышской дивизии Мартусевич.

Вместе с дивизией первый легкий артдивизион Берзина получил приказ занять исходные позиции для наступления южнее Карачева.

Еще никогда и нигде, ни на одной из своих фронтовых дорог, не ощущал Берзин такого напряжения человеческой энергии, как в октябрьские дни на Орловщине.

Если бы командир дивизиона мог со своих позиций окинуть взором гигантское поле битвы на этих черноземных просторах, он увидел бы впечатляющую картину. Все было в постоянном движении. Дивизии и бригады Тринадцатой и Четырнадцатой армий, отходя на одних участках под натиском белых войск, на других наносили врагу контрудары с фланга, вынуждая его к отходу. Белые уже нигде не чувствовали себя уверенно, хотя еще продолжали захватывать большие и малые города. Бешеная злоба, подгонявшая их в походе на Москву, разбивалась о волю и мужество московских, петроградских, нижегородских, иваново-вознесенских, тульских рабочих, орловских, курских, рязанских крестьян, призванных под знамена Красной Армии. Они стекались сюда из пролетарских центров, из ближних и дальних губерний. Накапливались силы для решающего удара, и Берзин гордился тем, что его родная дивизия, его дивизион будут наступать на главном направлении.