Николай Козлов - Хранить вечно

В Кремле, в кабинете Ленина, ЦК РКП(б) определил, что наиболее боеспособные, стойкие в обороне и неудержимые в наступлении дивизии и бригады надлежит перебросить на этот самый тревожный участок Южного фронта. И сюда же, мобилизованные Центральным Комитетом, ехали сотни, тысячи коммунистов. Каждый день приходили они и в дивизию, и в дивизион, чтобы занять свое место в боевом строю. Еще и года не прошло с тех пор, как Эдуард Берзин стал коммунистом, и вот уже число его товарищей по партии в дивизионе удвоилось. Каждый третий — коммунист! Есть с кем идти в такое тяжелое наступление.

Наступление началось утром 12 октября, когда командование Латышской дивизией и ударной группой принял Фридрих Калнин.

Стоял туман. Моросил мелкий осенний дождь, и не было ему конца. Резкий холодный ветер прохватывал насквозь. Дороги развезло. Убранные поля размокли. Пушки и зарядные ящики тонули в месиве и соскальзывали в придорожные канавы. Изморенные бездорожьем и бескормицей, кони скользили, спотыкались, падали, а стрелки, забрызганные грязью, залепленные глиной, выбивались из последних сил, чтобы помочь коням.

Так прошли в первый день тридцать три версты, пока не встретили преградившие дальнейший путь отборные деникинские офицерские отряды. Завязался встречный ночной бой.

Орудийные стволы раскалились от непрерывного огня, и поливавшие их потоки дождя с шипением превращались в клубы пара. Силы артиллеристов напряглись до предела.

Огненно-дымные столбы рвущихся снарядов взметывались в ночной мгле прямо у самых позиций артиллеристов, осыпая их визжащими осколками.

Многим из тех, кто стоял у орудий, уже не суждено было увидеть рассвет. Но оставшиеся в живых продолжали стрелять, и то здесь, то там раздавался глуховатый голос Берзина. Он призывал не прекращать огонь ни на минуту.

Белые выдохлись. К утру бой утих. Дивизион Берзина, как и другие части ударной группы, удерживал занятые позиции. Так было и на второй, и на третий, и на следующий день. Все попытки Корниловской и Дроздовской дивизий белых окружить и уничтожить ударную группу после шестидневных непрерывных боев окончились к 18 октября неудачей.

Дальнейшие события мелькали одно за другим, как в калейдоскопе, но в памяти Берзина навсегда остался бой за город Кромы, что четырежды переходил из рук в руки, и за Орел, где были отбиты бессчетные контратаки деникинцев.

Тут и там батареи берзинцев не раз вели беглый огонь прямой наводкой, охлаждая раскаленные стволы орудий мокрыми мешками, которые шипели и парили, точно в бане. Орловско-Кромское генеральное сражение положило начало коренному перелому в борьбе против Деникина, но ожесточенные бои продолжались, пока не был взят Курск.

Только за Курском сопротивление белых ослабло. После взятия Харькова Латышская дивизия остановилась на отдых, и дивизион Берзина смог привести себя в порядок и приготовиться к новым боям.

Стрелки падали от изнеможения. Обмундирование превратилось в лохмотья. Многие ходили босиком. И Берзин еле держался на ногах, сохраняя боевой, подтянутый вид лишь напряжением воли.

Казалось, усталости не чувствовала только Эльза. Она безмерно радовалась, что после выхода дивизиона из боев могла чаще встречаться с Эдуардом. Это случалось поздними вечерами, когда Берзин освобождался от бесконечных хлопот о питании стрелков, об их обмундировании. А все остальное время Эльза чинила, штопала латаное-перелатанное обмундирование стрелков и этим помогала мужу.

Между тем красные войска продолжали наступать и в конце января 1920 года с боями дошли до берегов Черного моря. Остатки двух разбитых армий белых укрылись на Крымском полуострове. Наступающие не могли взять его с ходу: враг сильно укрепился на северных подступах к Крыму на Сиваше.

Здесь на пути красных войск возвышался шестиверстный Турецкий вал, пересекающий весь перешеек. Одним концом он выходил к Перекопскому заливу, другим — упирался в Гнилое море — Сиваш.

Мелководное Гнилое море почти непроходимо. Покрывавшая топкий ил вода перенасыщена солью. Она разъедала ноги до язв. Зимой полузамерзший лед Сиваша крошился, как сахар, а летом лишь немногие смельчаки-соленосы отваживались переходить его вброд, когда западный ветер сгонял глубокую воду из Сиваша в Азовское море. А когда дул восточный ветер, по Гнилому морю ходили саженные волны.

И крепость, созданную самой природой, белые сделали неприступной, установив на Перекопе и южном берегу Сиваша сотни орудий и пулеметов, опутав подступы к Крыму многорядными проволочными заграждениями.

В начале апреля двадцатого года артдивизион Берзина вместе с Латышской дивизией прибыл под Перекоп и занял позиции у хутора Преображенка и деревни Чаплинка. Дивизион вместе с другими артиллерийскими частями должен был поддерживать огнем наступление первой и третьей бригад Латышской дивизии. А потом начались непрерывные бои. Дважды красные воины атаковали Турецкий вал и дважды захватывали его. Но белые, получив подкрепление кавалерией и бронемашинами, всякий раз отбрасывали красных с Перекопского перешейка.

14 апреля во второй контратаке белых участвовали танки. Они появились неожиданно. Никто не знал, как с ними бороться. Танки прорвались к хутору Преображенка, к позициям артдивизиона. Вслед за стрелковыми частями и кавалерией батареи снялись с позиций и отошли в открытое поле.

Танки, разбрызгивая грязь, чихая дымом, шли вперед.

Берзин скомандовал:

— Снять орудия с передков! Орудия к бою!

Артиллеристы, утопая в раскисшей почве, тащили зарядные ящики поближе к раздвинутым станинам. Наводчик ближайшего к Берзину орудия изготовился раньше всех. Стоя на коленях перед щитом, он приник к наглазнику панорамы и сжал механизм наводки.

— По танкам справа… Наводить в головной! Прицел двенадцать. Огонь!

Наводчик дрожащими руками крутил механизм, торопясь поймать головной танк на перекрестье прицела. Танк, покачиваясь, лязгая гусеницами, поливал пулеметным огнем огневую позицию орудия и полз, полз прямо на нее.

Заряжающий толкнул снаряд в казенник, и затвор защелкнулся. При выстреле орудие вздрогнуло и откатилось.

Снаряд разорвался в нескольких шагах от танка.

Танк угрожающе шел вперед.

— Четыре снаряда! Беглый огонь!

Берзин приподнялся над бруствером, чтобы проследить за результатами стрельбы. Вокруг него с визгом взрывали землю пули. После третьего выстрела грохочущее страшилище завертелось на сорванной гусенице.

— Не так страшен черт, как ею малюют, — пробормотал Берзин, вытирая лоб и продолжая отдавать команды, которые по телефону доходили до каждого орудийного расчета.