Николай Козлов - Хранить вечно

В приемной начальника встретил товарища по академии Порфирия Григорьева. Их сразу же принял Москвин — член ЦК партии и президиума ВСНХ. Разговор он повел с ними как с опытными инженерами.

— Есть решение. Вы мобилизованы для работы за пределами Москвы. Как на это смотрите? Возражения есть?

Соловейчик не растерялся:

— Петровско-Разумовское тоже за пределами Москвы. Трудно соглашаться или возражать в таком случае. И потом — как можно возражать, если уже мобилизованы? Нельзя ли уточнить, куда? И какие возражения могут быть приняты во внимание?

— Работать придется немножко дальше Петровско-Разумовского, — улыбнулся Москвин. — Эдак на десяток тысяч километров. Колыма… Слыхали про такую планету?

К его удивлению, никого это не обескуражило. Наоборот, глаза радостно засветились.

Романтики! Аляску и Клондайк им подавай! Начитались, наверно, Джека Лондона! Что ж, на Колыме найдут кое-что поинтереснее.

Москвин и сам толком не знал, что это за Колыма. Но оттуда доходили легенды — одна невероятнее и мрачнее другой. Все слышанное и читанное до сих пор бледнело и меркло перед похождениями колымских авантюристов и бродяг, ловцов фарта и искателей золотых кладов.

Только такие отчаянные головы, как Билибин и Берзин, могут добровольно ехать на край земли. А эти юнцы без опыта…

— Итак, — заключил Москвин, — по решению Секретариата ЦК вы направляетесь в распоряжение Дальстроя. Адрес, куда идти, указан на пакетах. — Он вручил каждому по пакету с сургучными печатями. — Явиться немедленно!

С Берзиным они встретились за два дня до отъезда из Москвы. На этот раз их было уже пятеро — и все однокашники по Горной академии, все одного выпуска.

Прибавились Исай Рабинович, Яша Фейгин и Миша Финогентов. Директор треста принял всех сразу, и они еле поместились в комнатушке, которая была его кабинетом в московском представительстве Дальстроя.

Берзин произвел впечатление весьма умного, проницательного человека. Соловейчику он вначале не очень понравился: что-то вроде насмешки пряталось в его глазах. Ирония сквозила даже в слегка вздернутом кончике носа. «Смотрит на нас как на глупых мальчишек», — решил Соловейчик.

Не предполагал он тогда, что Эдуард Петрович будет посаженым отцом на его свадьбе в далеком таежном Оротукане и, поднимая бокал за здоровье молодых, признается:

— А я ведь сначала подумал: каких же мне шибздиков послали, хоть ясли строй. Что я с ними буду делать? Утирать им носы? Теперь вижу: ошибся. Наши ребятки. Хорошая упряжка подобралась — одного комсомольского племени…

Через пять дней после мобилизации все пятеро уже сидели в вагоне поезда «Москва — Владивосток» и с гордостью рассматривали снаряжение, выданное участникам экспедиции. С таким комплектом, подобранным по указаниям самого Берзина, можно было отправляться хоть на Северный полюс.

Чего здесь только не было! Шерстяные черные свитеры. Теплые сапоги и валенки. Дошки из собачьего меха. Шапки-ушанки и шлемы на теплой подкладке — кожаные и шерстяные. Меховые одеяла и спальные мешки. По семь пар шелкового и шерстяного белья, кожаные куртки. Перчатки и рукавицы на меху. Рюкзаки и накомарники. Охотничьи ружья и наганы. Наборы рыболовных крючков, лесок и даже карманные золотые часы с мощным звоном…

Каждый немедленно облачился в выданную военную или полувоенную форму — надевай что по душе — суконную гимнастерку с армейским ремнем, темно-синие диагоналевые галифе или защитный шерстяной костюм с малиновыми петлицами.

Ну и, конечно, все напялили собачьи дошки и прицепили наганы, хотя ни в том, ни в другом пока не было необходимости.

Но при всем желании не мог покрасоваться перед остальными в полярном облачении Яша Фейгин. К Северному вокзалу он подкатил на лихаче-извозчике и указал носильщикам на фибровые чемоданы, уложенные в пролетку: знай, мол, наших! Шум на перроне все нарастал, друзья и знакомые подъезжали на трамваях и извозчиках. Цветы, улыбки, смех затопляли платформу. Яша стоял с молодой женой, и они неотрывно смотрели друг на друга. На чемоданы Яша даже не взглянул. Кончилось тем, что одного чемодана при посадке не досчитались. А в него уложили все теплые вещи.

Кроме геологов, с первой партией Дальстроя ехали еще двадцать инженеров и хозяйственников, мобилизованных ЦК, и добровольцев, только что завершивших стройку на Вишере. Здесь веселых людей было тоже хоть отбавляй. Особенно отличался маленький, толстенький, проворный снабженец Саша Кац, обладатель звучного тенора. Он развлекал всех ариями из давно забытых оперетт и невесть откуда выкопанными песенками.

Чаще всего, страдальчески выпучив глаза и прижимая руки к груди, он тянул одно и то же:

Разменять миллионы, которых у него не было, никто не мог. И он безнадежно покачивал лысой головой с остатками рыжеватых волос.

В артистических способностях с Сашей Кац состязалась Мария Бергут. Извлекая жалобные звуки из потрепанной гитары, она грудным голосом, с надрывом напевала Вертинского:

Миловидное личико изображало, как умело, высшую меру страдания.

Австриец Перн, с возвышенной душой и твердыми принципами, поклонник Маркса и поэт, не устоял перед чарами синеокой Марии. Он ходил за ней по пятам и нашептывал нежные слова.

Она внимала ему с наигранной холодностью, а он, объясняя неудачи плохим знанием языка, с немыслимым акцентом жаловался попутчикам на ее равнодушие.

Но причина его неудач заключалась не в языке и не в холодности Марии. Она вовсе не собиралась беречь сердце для маленького щуплого Бергута, боготворившего жену и с трудом упросившего ее приехать к нему на Север.

Главбух отделения Госбанка при Колымском управлении «Цветметзолото» мало устраивал Марию, так же, как и чудаковатый техник Антон Перн.

Хорошо бы закинуть сеть на такую влиятельную и представительную особу, как Берзин!

Кое-что было и в снабженце Каце. Он мог доставать все из-под земли. На такое, по его словам, были способны лишь двое: господь-бог и Кац.

Притаскивая откуда-то снедь, которую можно было купить разве только в «Торгсине» [29] «Торгсин» — торговля с иностранцами. Решением Советского правительства в начале 30-х годов в крупных городах СССР были открыты особые магазины «Торгсина» с большим выбором дефицитных продовольственных и промышленных товаров, продававшихся на золото и иностранную валюту. и только на золото, он щедрой рукой волшебника распределял все между попутчиками.