Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

«...То, о чем не забыть никогда, — вспоминал венгерский поэт Антал Гидаш о пережитом в 30-е годы, — те пять слов Суркова: «Ручаюсь головой и партийным билетом!», которые он написал обо мне в ту пору, когда за эти пять слов с легкостью мог бы расстаться и с го­ловой и с партийным билетом...»

В первые же недели моей работы в редакции «Огонька» туда при­шла рукопись Б.М. Эйхенбаума о «зеленой папочке» Толстого. Мне она очень понравилась, как и моему старшему коллеге — заведую­щему литературным отделом Александру Максимовичу Ступникеру. Мы показали ее Суркову, и он тут же дал добро на публикацию, хотя в журнале «Звезда» только что появился очередной разнос Бо­риса Михайловича и других «буржуазных недобитков», написанный человеком с весьма пришедшейся к случаю фамилией Докусов.

Несколько лет спустя Эйхенбаум говорил мне, что после выступ­ления «Звезды» к нему стали относиться опасливо, чуть ли не на другую сторону улицы при встрече переходили, чтобы не здоровать­ся, как вдруг — появляется его двухполосная статья в «Огоньке». Ре­шили, что Сурков сделал это не «просто так», и во всяком случае Бо­рису Михайловичу стало легче дышать.

Алексей Александрович и потом нередко просил меня заказать какую-нибудь рецензию тому или иному «космополиту». Опублико­вал он и небольшой цикл опальной Ахматовой, к которой вообще от­носился с большим уважением и употребил весьма грубые слова в разговоре с главой писательской поликлиники, который вознамерил­ся, было, отказать исключенной из Союза писателей Анне Андреев­не в медицинской помощи.

Когда уже начался некоторый «отлив» грязной антикосмополит- ской кампании, разыгрался комический эпизод. Еще во время «при­лива» некто П. Березов напечатал в журнале «Октябрь» откровен­но злобную, изобиловавшую всевозможными подтасовками статью о стихах Агнии Барто, чьи герои, по уверению критика, это сплош­ные моральные уроды. Даже в ту пору этот опус был назван в печати заушательским. Березов разобиделся и выступил на пленуме с воз­ражениями.

Свое выступление он построил так: зачитывает абзац или фразу из своего сочинения и патетически вопрошает: «Есть ли здесь зауша­тельство?!» Неожиданно для оратора зал не безмолвствовал, а в каж­дом таком случае многоголосо отвечал: «Есть!»

Когда так повторилось несколько раз, Березов обратился к прези диуму с жалобой: «Они мне мешают говорить!»

Председательствовал Сурков, Он встал, с вежливейшим полупок­лоном развел руками и самым невинным тоном произнес:

— Вы спрашиваете, — они отвечают!

Он явно сделал это с удовольствием. (К слову сказать, эта исто­рия достойна войти в учебники по ораторскому искусству как при­мер своеобразной ловушки, в которую может попасть оратор, при­бегнувший к риторическим вопросам).

И уже совершенно незабываемое впечатление произвел на меня один разговор с Сурковым в феврале 1953 года, в самый разгар пре­словутого дела врачей. Зачем-то я зашел к нему в кабинет, и Алек­сей Александрович в крайнем возбуждении сказал, что накануне ве­чером Константин Симонов, тогда главный редактор «Литератур­ной газеты», показал ему статью, которую принес Анатолий Суров («драматург», за которого писали другие, ярый антисемит, один из главных организаторов космополитической кампании).

— Вы знаете, Андрей Михайлович, — сказал Сурков, — кажет­ся, все начинается сначала: раскрытие псевдонимов и тому подоб­ное... У меня иногда создается впечатление, что я живу на террито­рии, оккупированной Геббельсом!

Вошел Борис Полевой, член редколлегии, Алексей Александрович и ему повторил все ранее сказанное, не исключая последней фразы.

Немногие тогда решились бы произнести что-либо подобное!

В этом верном солдате партии были вместе с тем какая-то незави­симость, широта, свобода, легкость, чтобы не сказать — легкомыс­лие, порой дорого ему обходившиеся.

Илья Сельвинский рассказывал такую историю. В последние годы войны он выдвинул теорию некоего социалистического сим­волизма — вроде бы в противовес каноническому социалистическо­му реализму. Началась очередная проработка. И вот идет заседание, все громят еретика, в том числе и Сурков, вообще его недолюбливав­ший (тем более, что Илье Львовичу принадлежала эпиграмма: всем, дескать, Сурков хорош, да только вот стихи не умеет писать, а это для по­эта — недостаток).

Но только вдруг Алексей Александрович при всем честном наро­де возьми да скажи, что вообще-то ведь «никто из нас не знает, что такое этот социалистический реализм». Тут, по словам Сельвинского, сам он как-то отошел на второй план, и все громы и молнии стали обрушиваться на «проговорившегося» Суркова.

Да я и сам бывал свидетелем подобной его оплошной откровен­ности. Уже в 1962 году приехали мы большой делегацией в Болга­рию, явились, как было положено, к послу Денисову, и тот битый час «знакомил» нас со страной, в основном подчеркивая уважение бол­гар к «старшему брату»: и программу-то партийную они у нас цели­ком переняли, и даже на всяких собраниях сначала приветствия ЦК КПСС шлют, и лишь потом — своему. И вот позже, в разговоре с со­ветником посольства по культуре, Суркова прорвало: сколько, гово­рит, ни езжу, всегда наши послы о культуре страны — ни словечка!

Денисов, надо сказать, редкостный был тупица, впрочем, как и не­которые его коллеги. Приезжает, например, в Венгрию новый амери­канский посол, встречается с нашим, и тот ему — сочувственно: «На­верное, у вас теперь работы невпроворот...». «Да нет, — отвечает аме­риканец, — я пока все больше читаю» (дескать, надо же знакомиться с новой страной!). «Нет, — молвил наш с явным неодобрением, — нам читать некогда». Ну и разошлось, конечно, по всему Будапешту.

Как редактор Сурков определенно был в ту пору белой вороной.

Правоверный сталинист, но не лизоблюд, отнюдь не державший­ся за свое руководящее кресло (благо к его услугам их было мно­го — и в руководстве Союза писателей, и всюду, куда бы он захотел воссесть), не важничавший, не чванный, демократичный, словоохот­ливый. Он, что называется, за словом в карман не лез — то за безза­ботно шутливым, то не без изящества и ехидства попадающим оппо­ненту не в бровь, а в глаз.

Уже поэтому в редакции его любили и ценили, хотя нередко сето­вали на вечную занятость «на стороне» и постоянные отлучки по де­лам Союза писателей и на всевозможные съезды и конгрессы уже за­рубежного свойства. На одном из редакционных капустников, воль­ный дух которых образовался тоже не без участия Суркова, он и сам хохотал у «рекламного» плаката: «Покупайте телевизор, —- и вы всегда будете видеть своего главного редактора!» (он и на ТВ, дейс­твительно, стал желанным гостем!).