Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

Маршруты-то наши сначала «по наводке» (через общую знако­мую) таких первопроходцев н знатоков, как Андрей Синявский и Мария Розанова, а потом по совету замечательного реставратора Ивана Борисовича Пуришева, вырабатывались чаще всего с «при­целом» на какие-нибудь интересные архитектурные памятники, но попутно открывалась и сегодняшняя жизнь обитателей этих мест, так что порой было затруднительно решить, что больше западало в душу.

Из Вологды мы поплыли в Кириллов, где вечером, освещенные теплоходным прожектором, навстречу выступили из кромешной темноты могучие монастырские стены. Кое-как приютились в Доме колхозника (попросту в гостинице) и вволю набегались по монас­тырской территории, то и дело вспоминая замечательные страницы, посвященные этим местам Ключевским, которым уже с той поры за­читывались.

А рядом с этими впечатлениями — боль при виде кусочка горестного хлеба военных лег, удивительным образом сохраненного в местном краеведческом музее. Несколько лет спустя Федор Абра­мов в романе «Две зимы и три лета» припомнит такой же «серый землистый кусок, и по цвету и по форме напоминающий стираль­ное мыло».

Из Кириллова мы на тряском автобусе по ухабистой дороге съез­дили в Ферапонтово, знаменитое и фресками Дионисия в местном монастыре, и тем, что там одно время пребывал опальный патриарх Никон.

Позади монастырской церкви увидели целое поле льна, а в нем — тропинку. И как захотелось пойти по ней!

Похожее порой испытываешь, видя из окна вагона какой-нибудь полустанок, где тоже вдруг потянет остановиться, сойти. Сколько раз мы и потом подвергались такому соблазну — и однажды вече­ром три года спустя на каргопопьском Лекшм-озере, откуда можно было отправиться иным маршрутом, чем собирались, — в Ошевенское, и не раз позже, прямо-таки слюнки текли, когда в окошечко низко летящего АН-2 любуешься бережком какой-то лесной речуш­ки, а то и шатровой деревянной церковью, затерянной среди болот и постепенно пропадающей из виду.

Не потому ли еще все это так помнится, что и в будничной жизни, в судьбе твоей порой вдруг возникает (или мерещится?) некая раз­вилка или, выражаясь модным нынче словом, альтернатива?

В Ферапонтове последняя, увы, была для нас недоступна: сроки поджимали, не до импровизаций было...

Помню, что несколько ранее, зачем-то заглянув к Твардовскому, еще в его старый кабинет с окнами на Пушкинскую площадь, уви­дел у него целую пачку фотографий северных церквей, присланную с просьбой заступиться, уберечь их, поскольку и местное, и цент­ральное начальство подчас даже поощряли снос и разрушение этих драгоценных памятников культуры.

Тогда я возмущался происходящим еще довольно умозрительно, потому что не видел сам большинства запечатленных на снимках, и в лучшем случае, встречал их на страницах знаменитой «Истории русского искусства» Игоря Грабаря, которую мы с Ниной в эту пору начали читать не менее увлеченно, нежели свежевышедшие томики Ключевского.

Мы приехали на Вологодчину чуть не через двадцать лет пос­ле конца войны, а край еще оставался нищим. Старинные торго­вые ряды в Белозерске поражали скудостью, как и крохотный ба­зарчик у пристани с жалкими кучками огурцов и яблок. И пока­завшийся поначалу просто забавным эпизод, когда первым утром плавания нас разбудил взволнованный женский голос, доносив­шийся с палубы: «Масло-то! Масло-то потекло...», вспоминался уже по-иному: такой, видимо, был расчет на этот добытый в «об­ласти» (сиречь в областном центре) редкий продукт, на эту под­могу в ежедневном небогатом рационе, — и вот на тебе, потекло, а еще, может быть, не только плыть, но и потом невесть сколько и куда добираться!

Не побаловала нас в гастрономическом отношении и Вытегра, «красная» отнюдь не пирогами, но замечательными деревянными церквями, одна из которых, очень похожая на знаменитую в Кижах, находилась в угрожающем соседстве с бензоскладом и впоследствии сгорела.

Конечно, все наши продовольственные и «жилищные» незадачи с лихвой вознаграждались лицезрением подобных храмов и в Кижах, и на Волк-острове и Варваринском погосте, что на отдаленном от обычных туристских троп Яндом-озере, куда мы добрались из Усть- Яндомы (где видели прелестную маленькую деревянную часовню) так называемым почтовым трактом, густо заросшим.

Увяз коготок! Теперь нас постоянно тянуло «в провинцию». По­рой это были краткие «визиты», в какие-нибудь выходные или празд­ничные дни — во Владимир с Суздалем или в Юрьев-Польский с его загадочным храмом, изукрашенным странной, непривычной камен­ной резьбой, тем более озадачивающей, что после давнишнего зем­летрясения ее фрагменты, похоже, было восстановлены не совсем (или — совсем не...) в том порядке, как это было сделано зодчими.

А вот и горькое воспоминание этой юрьевской поездки: реши­ли осмотреть еще одну церковь, сошли с городского автобуса, идем и все время спотыкаемся о какие-то холмики да в ямки оступаемся, пока, наконец, не понимаем: это ж мы по заброшенному кладбищу, по оплывшим, исчезающим могилам шествуем!

Экая, впрочем, невидаль! Сколько таких кладбищ было вовсе уничтожено, залито асфальтом, как, например, в Рязани, где в Крем­ле среди обширной асфальтовой пустыни «милостиво» оставлены лишь надгробья знаменитостей — гравера Пожалостина, поэта Яко­ва Полонского, еще чье-то...

Как-то, встретив в одном очерке В.А. Каверина начала 30-х годов о гремевшем тогда совхозе «Гигант» патетическое описание того, как тракторист распахивает местное кладбище, я с изумлением спро­сил автора: как это... угораздило? И Вениамин Александрович толь­ко недоуменно руками развел.

В августе 1966 года выдался у Нины и настоящий, ничем не «уре­занный» отпуск, и мы, навьючившись рюкзаками, в сопровождении моего сына отправились в Каргополь. Прекрасен оказался и сам этот город, меньше других пострадавший от вандализма советских вре­мен, но особенное удовольствие мы получили от «каргополыцины» по которой изрядно попутешествовали. Замечательно было целое «ожерелье» церквей в окрестных селах — Лядинах, Саунине и др. Обосновавшись в деревне Лекшм-озеро, мы проделали почти двад­цатикилометровый путь в Макарьевский монастырь, встречаемые и сопровождаемые полчищами грибов, стоявших по сторонам дороги, а случалось, что и поперек, словно истомясь от безлюдья и так и на­прашиваясь в корзину.

Сначала мы хватали чуть не все подряд, потом становились по­разборчивее и, наконец, срезали только лучшие шляпки.

Монастырь стоял на озере, был очень красив, но уже сильно об­ветшал, да к тому же заметно пострадал от «туристов», исхитрив­шихся даже отрубить краник у самовара, которым пользовались мес­тные жители, приходившие сюда на покос. «Будьте вы прокляты, ту­ристы!» — было выведено на стене.