Андрей Турков - Что было на веку... Странички воспоминаний

1965 год был для меня богат на поездки: в марте, как уже сказано, на юбилей Эдуарда Вильде; летом в Киргизию, где с целой группой писателей я побывал и на знаменитом озере Иссык-Куль, и на куда меньшем, но замечательно красивом, в горах, Сары-Челек, и в городе Ош, позже получившем печальную известность после произошедших там кровавых столк­новений на «национальной почве»; в сентябре в Румынию; в ноябре вместе с Ниной на время отпуска в Ташкент, Бухару и Самарканд; и, наконец, в декабре в Грузию, на совещание местных русских авторов.

Многое в этих и последующих поездках проходило по определен­ным шаблонам и ритуалам.

Шаблон царил и на писательских съездах, где мне вскоре приве­лось побывать, и на юбилеях грузинских классиков Шота Руставели (1966) и Николоза Бараташвили (1968). Редко когда наступало, выра­жаясь языком стенограмм, оживление в зале.

Иногда оно выглядело очень забавно: в Таллинне на съезде взял слово поэт остросатирического дарования Уно Лахт, и во время его речи зал беспрерывно хохотал, а у нас, русских гостей, в наушни­ках звучал смех переводчицы, перемежаемый виноватым: «Он очень смешно говорит... ха-ха!... но я не сумею это перевести!»

Порой же «оживление» приобретало довольно зловещий харак­тер. Во Фрунзе (ныне снова Бишкек) один из местных «аксакалов» злобно обрушился на фильм, снятый А. Кончаловским по повести Чингиза Айтматова «Первый учитель», да и на саму повесть, усмат­ривая там отступление от национальных традиций и чуть ли не кле­вету на собственный народ.

В зале раздались аплодисменты, а я смотрел на седовласого «мэт­ра» и вспоминал мудрые тютчевские стихи:

Когда дряхлеющие силы

Нам начинают изменять

И мы должны, как старожилы,

Пришельцам новым место дать, —

Спаси тогда нас, добрый гений,

От малодушных укоризн,

От клеветы, от озлоблений

На изменяющую жизнь;

От чувства затаенной злости

На обновляющийся мир.

Где новые садятся гости

За уготованный им пир...

Похожие нападки на талантливую, но ершистую литературную молодежь слышались и на эстонском съезде из уст сугубо «партийного» критика Энделя Сыгеля. И все же даже это несколько разнооб­разило монотонное течение прений (тогда бытовала шутка, что надо поднять их уровень хотя бы до уровня кулуарных разговоров).

Случалось мне привозить из очередной поездки и предлагать сто­личным журналам новые произведения эстонских авторов (так, на­пример, было с интереснейшей исторической повестью Яана Крос­са «Имматрикуляция Михельсона» — о фантастической судьбе этого генерала, выходца из крестьян и... усмирителя пугачевского восста­ния), и защищать писателей от всяких обвинений, порой попахивав­ших политическим доносом.

Со сложным чувством перелистываю я сейчас изданную в Тал­линне в 1987 году книгу своих статей «На тысячу ладов», имеющую подзаголовок «Заметки литературного «болельщика» (дабы подчер­кнуть, что отнюдь не претендовал на роль этакого великого знатока или «верховного судьи» здешней литературы).

Вот, к примеру, статья, а скорее — скромная рецензия «Зов Зем­ли», написанная одной из первых после пребывания на уже упомя­нутом съезде эстонских писателей в феврале 1966 года. В эту пору в советской печати шумно обсуждали вопрос о необходимости вес­ти «идеологическое наступление». Я же в речи на съезде высказал мнение, что реальное положение в нашей культуре скорее вызывает представление о некоем замке былых времен, опасливо отгородив­шемся от мира крепостными стенами и рвами (фактически это были синонимы пресловутого «железного занавеса»).

Эстонцам, которые со своей стороны старались переводить мно­гие «западные» книги куда раньше, чем это делалось в столице, ска­занное мною явно пришлось по душе. Ко мне подошел познакомить­ся писатель Леннарт Мери, пригласил к себе и подарил только что вышедшую книжку о своем путешествии на Камчатку — «В поисках потерянной улыбки». («Не потеряла ли школьная география улыбку мира?» — тревожился автор).

Между прочим, в скитаниях по Камчатке автор обнаружил в книжной лавке повесть эстонского классика Фридеберта Тугласа.

«Эта встреча, — писал Мери, — кажется мне вполне естествен­ной. Это примета нашего времени, сплавляющего различные куль­турные руды в благородный металл...».

Я написал на книгу Мери рецензию, и вообще мы если не подру­жились, то были в самых добрых отношениях.

В девяностых годах он стал президентом независимой Эстонии. У него, отведавшего сибирской ссылки после жестокого присоеди­нения к СССР в 1940 году (Леннарт был сыном «буржуазного» дип­ломата), было особое удовлетворение от наступившей перемены.

И все же, — думаю я порой, — не чувствовал ли он, что рядом с обретениями есть и потери? Что, освободясь от политической за­висимости, его страна рискует «освободиться» и от прежних куль­турных связей с недавней «метрополией»? Не померкнет ли от это­го «улыбка мира»?

«ЗА ГРАНИЦЕЙ». 4.

У «ВОРОТ ОСМАНА»

Так называемые путевые очерки — обманчиво легкий, а на самом деле весьма коварный жанр.

Сотни, а то и тысячи километров туго свернуты в памяти, как от­снятая пленка в фотокассете. «Проявлять» все это отнюдь не прос­то. Порой самое интересное окажется «засвеченным», уйдет из па­мяти, которая зато с услужливостью курортного фотографа предло­жит тебе самые банальные сюжетцы.

Жизнь каждого народа сложна, и самоуверенной болтовней вы­глядели часто встречавшиеся в «путевых записках» недавней совет­ской поры заверения, будто бы автор за какие-нибудь две недели до тонкости разобрался в ней, да и вообще, дескать, ему все было ясно без всякого перевода — по улыбкам, взглядам и рукопожатиям. Как будто страна и народ — этакая простенькая материя, нечто вроде не­хитрой музыкальной мелодии, которую любой малость тренькаю­щий на рояле любитель может тут же воспроизвести!

Есть у румынского художника Тоницы картина «Ворота Османа». Если сначала прочесть название, а потом уж взглянуть на полотно, то можно прийти в недоумение: какие же это ворота — просто нечто вроде калитки в небогатой крестьянской ограде! К чему такая тор­жественность?

Но художник недаром остановился на этом немудреном сюже­те, как будто внушая нам мысль о человеке, который чувствует себя независимым и требует уважения к себе: перед кем отопрет ворота, а перед кем и на запоре оставит. Это ворота не просто на его землю, его участок, а в его жизнь, судьбу, душу.

Можно мчаться по автострадам с огромной скоростью и объехать всю страну, а на самом деле — беспомощно буксовать перед «во­ротами» в нее. Можно даже сидеть в доме разноименного Османа, вкушая плоды традиционного гостеприимства, беседовать с хозяи­ном — и все же чувствовать себя где-то далеко за воротами.