Карел Рихтер - Его звали Отакар

— Война так война, — почти торжественно изрек стражмистр. — Мы перед Гитлером не согнем спины, как чехи, холера!

— Это правительство наше согнуло спины, а не мы! — раздраженно воскликнул Ярош. — Мы будем сражаться вместе с вами. Все те, кто переходит границу через эти холмы, будут сражаться вместе с вами, поймите это, черт возьми! — настаивал на своем Ярош. — Напишите об этом вашим начальникам в Краков. Может быть, мы им потребуемся.

Стражмистр, сидя за столом, гордо расправил плечи и грудь с рядом серебряных пуговиц на кителе:

— Польша большая… сильная… У нас лучшая кавалерия в мире. Мы будем драться, холера!..

Перед отъездом на фронт каждый солдат должен был пройти медицинский осмотр. В батальонном медпункте двери не закрывались. Главному врачу Франтишеку Энгелю и его помощникам передохнуть было некогда. Простучать у каждого спину и грудь, послушать сердце, прощупать живот, измерить пульс… Скрытые дефекты организма могли проявиться на фронте, а это было бы нежелательно. Большей частью звучал один диагноз: «Никаких изменений. Здоров. Следующий!» И только изредка произносились слова, при которых лицо солдата вытягивалось от разочарования: «Оденьтесь! Ишиас. С такой болезнью мы вас на фронт не пустим. Останетесь в запасной роте».

Солдат, грустный и подавленный, брел в казарму за своими вещами, чтобы перебраться затем в казарму запасной роты. Там его обступали друзья. Часто слышались сетования неудачников: «Проклятье, выходит, я тут напрасно вкалывал?» Его утешали: «Не принимай это близко к сердцу. Вылечишься и приедешь к нам».

30 января 1943 года. Около полудня бойцы батальона в ротных и взводных колоннах, с полной боевой выкладкой, вооруженные винтовками и автоматами, покинули расположение батальона в Бузулуке. В дальний путь немногочисленную, но сильную духом чехословацкую часть провожал, наверное, весь город. Некоторые бузулучане останавливались на тротуарах и долго махали вслед удаляющимся чехословацким бойцам, а многие провожали батальон до самого вокзала.

Они уже давно убедились, что чехословаки серьезно настроены воевать против немцев. Советский народ в те суровые годы больше всего ценил действия. Он слышал много обещаний, похвал в свой адрес, но второй фронт, настоящая, действенная помощь не приходила. Чехословацкий отдельный батальон — первая иностранная часть, которая выступает в качестве союзника на советско-германском фронте!

Длиннющий поезд с большим количеством вагонов, переоборудованных в передвижное жилище, стоит, приготовленный к отъезду. Перрон заполнен людьми. Времени на прощание остается все меньше.

Обособленно стоят парочки, группки людей. Среди них и надпоручик Ярош с девушкой в кожаной шапке. Они познакомились на одном из танцевальных вечеров. Стройная, красивая, улыбающаяся девушка с прелестно вздернутым носиком.

Он неоднократно видел ее на танцах в офицерской столовой. Симпатичная стройная блондинка притягивала его взгляд, но Ярош не решался с ней познакомиться. Он знал, что ее зовут Надя и что она дружит с Владимиром. А это для Яроша было равносильно запрету. Он ни за что на свете не смог бы отбить у друга девушку. У него были свои железные принципы.

В то памятное воскресенье надпоручик Кудлич увидел ее в душном переполненном зале, в котором гремела музыка и клубился дым от сигарет. Он потянул за рукав Яроша.

— Посмотри незаметно на тот стол, напротив.

— Там Надя, ну и что?

— Она одна и поглядывает сюда. Тебе это ни о чем не говорит? Я думаю, тебе надо подойти к ней.

— Ну конечно, а потом Владик вызовет меня на дуэль.

— Он уже с ней не дружит.

Ярош вдруг изменился в лице.

— Серьезно?

— Неужели ты не чувствуешь, что Надя тобой заинтересовалась?

— Гм, — прогудел Ярош. Его левая рука автоматически потянулась к узлу галстука. Он бросил внимательный взгляд в направлении стола, за которым сидела Надя. Девушка играла с замочком сумочки, положенной на скатерть. Их взгляды встретились. Надя улыбнулась. Эта улыбка подняла Яроша со стула. Он подошел к девушке, на ходу поправляя китель. Протиснувшись между танцующими, он щелкнул каблуками и галантно поклонился:

— Разрешите?

Надя кивнула.

Когда они вместе закружились по залу, кое-кто с восхищением посматривал на них. Очень уж у них хорошо получалось, прекрасная пара.

В тот день и началась их любовь. Порывистая, страстная любовь. Чувства их рождались не постепенно, они возникли сразу, вспыхнули, словно пламя. Вечерами Ота и Надя гуляли по бузулукскому парку, взявшись за руки. Иногда они выбирались и на луга, к реке Самаре. Вечера тогда стояли теплые, земля постепенно отдавала тепло, полученное жарким днем. В порывистых объятьях биение их сердец сливалось в единый гул. Да, как было тогда хорошо!

Теперь они стоят у поезда, сжимая друг другу руки, и молчат. Они знают, что над их любовью нависла черная туча. Многое они друг другу обещали, но никто из них не знает, будут ли эти обещания выполнены. Надя, конечно, не хотела бы отпускать от себя своего возлюбленного. Не одна она желала этого в суровые годы войны. Девушка смотрит в лицо Ярошу. Ей так жаль, что война их разлучает. Проклятая война! Что бы она отдала теперь за то, чтобы он остался здесь. С губ ее едва не сорвался вопрос: «А ты не можешь здесь как-нибудь остаться?» Но она вовремя сдержалась. Разве можно такое говорить, особенно ему. Ведь она знает, как он ждал эту минуту. Ярошу не приходит на ум ни одного подходящего слова, которое он бы мог сказать любимой. Он только смотрит ей в глаза, улыбается какой-то странной улыбкой и до боли сжимает ее руки.

— Пан надпоручик, — подбежал к нему связной, — вас ищет Старик.

Сказав это, солдат смутился, потому что доложил начальнику не по уставу.

— Кто? — переспросил резко Ярош.

— Пан полковник, — исправился солдат.

— То-то и оно, — сказал Ярош более приветливо и погрозил солдату пальцем. Если бы такое случилось при других обстоятельствах, не избежать бы солдату хорошего нагоняя. На такие вещи Ярош всегда обращал серьезное внимание, может быть, даже он иногда и перебарщивал в своей строгости, но такое отношение исходило из его убежденности в том, что лучше строже обращаться с подчиненными в учении, чем потом расплачиваться их кровью и жизнями за фальшивую снисходительность.

Надя осталась одна. Незаметно девушкой овладели воспоминания, та первая ночь, проведенная вместе с Отакаром. «Я его люблю, люблю! — убеждала она сама себя. — И не жалею ни о чем».

Бойцы в ушанках залезают в вагоны, стены которых разрисованы мелом. Здесь же надписи: «Со Свободой за свободу!», «Смерть немецким оккупантам!» У многих на лицах улыбки.