Карел Рихтер - Его звали Отакар

Дежурные по вагонам предупреждают тех, которые прощаются, чтобы они поспешили.

Ярош увидел молодую, ей еще не было и девятнадцати лет, санитарку Аничку Птачкову. Сначала она бросилась в объятия матери, поцеловала ее один раз, потом второй и со слезами на глазах устремилась к отцу. С Карелом, ее братом, который отъезжает на фронт в качестве ординарца Яроша, родители уже простились. Теперь у них остается несколько секунд для прощания с дочерью.

Аничка едва сдерживает волнение и беспокойство. Родители также стараются не выдать свою тревогу за судьбу дочери. Жаль, конечно, что ничего нельзя было сделать. Пришлось смириться с мыслью о том, что им нужно остаться в Бузулуке, с запасным батальоном. Что бы они сейчас отдали за то, чтобы стать моложе лет на десять и поехать с дочерью и сыном на фронт. Тогда бы у них душа не так болела.

— Будь мужественна! — наставляет отец в путь дочку.

— Будет! — вступает в разговор Ярош, который, проходя мимо, услышал отцовское наставление. Он знает Аничку, несколько раз она принимала участие в трудных учениях вместе с его ротой и зарекомендовала себя с самой положительной стороны. Никто в ту минуту не мог предвидеть, что свое мужество она проявит уже по дороге на фронт и, главное, в первом бою чехословацкого батальона с немецкими фашистами.

Группы солдат и провожающих расходятся, нехотя расстаются и парочки. Батальонный трубач Доманский прикладывает к губам трубу. Опаздывающие прыгают на ступеньки теплушек.

— Тебе будет грустно, Надя?

— Что ты спрашиваешь? — сказала она и посмотрела на Яроша необыкновенно серьезными глазами. Они становились влажными от навернувшихся слез.

— Ты меня любишь?

Она хотела сказать: люблю, но почувствовала, что сейчас расплачется. Поэтому она плотно сжимала губы, чтобы сдержать слезы, и на вопрос Отакара только кивнула.

Она так хотела сказать ему на прощание что-нибудь милое, хорошее, но не могла. Это было выше ее сил.

— Я люблю тебя, Надя!

Он прижал ее к себе. Они поцеловались. Ярош чувствовал, что ей не хочется высвобождаться из его объятий.

— Пиши! — Глаза ее заблестели от слез. — Обязательно пиши! И быстрее!

Он молча кивнул.

Надя поняла его молчание и это крепкое пожатие верной его руки. Она нежно погладила его по лицу.

Момент расставания оттянуть нельзя. Что поделаешь, такова жизнь. У них останутся хорошие воспоминания друг о друге. Часть этих воспоминаний со временем увянет, как листья деревьев осенью…

Она проводила его к самому вагону. Ярош в последний раз ее обнял и крепко поцеловал.

Паровоз дал длинный гудок.

Надпоручик Ярош вскочил на подножку в числе последних. Кто-то подал ему руку. Стоя на подножке, он еще долго махал ставшей ему такой родной и близкой девушке в кожаной шапочке.

Эшелон 22904 медленно выходил за пределы бузулукской железнодорожной станции. Солдат, которых он везет, ожидают впереди суровые бои. Из открытых вагонов несется песня. Фронтовая песня чехословацких бойцов. Припев этой песни хорошо запомнили жители Бузулука:

Ярош стоит у открытых дверей. Он бросает прощальные взгляды на замерзшую реку Самару и южноуральские колхозы, заснеженные холмы и леса — немые свидетели маршей, стрельб, атак, которые осуществляла его рота во время многочисленных учений и которые стоили его бойцам много пота.

Ожидание в августе 1939 года в Лиготке Камеральной было невыносимым. Они убивали время, чем могли: игрой в шахматы, картами, посещением трактира, прогулками по окрестностям, загорали в саду и просто валялись в душной мансарде на матрацах. Много дискутировали о всевозможных проблемах. Рассказывали друг другу о своей жизни, о тех приключениях, которые перенесли при переходе через границу. Одному помогли железнодорожники, спрятав его среди ящиков в товарном вагоне, другого через шахтные коридоры провели на польскую территорию шахтеры, третий, так же как и Ярош, притворился косцом, работающим в поле, и в удобный момент пересек границу…

23 августа 1939 года и поручик Ярош наконец дождался сообщения о том, что ему разрешено пребывание в Польше и он может отправиться в Краков, чтобы присоединиться там к группе чехословацких военных эмигрантов.

Можно легко себе представить радость, спешку получившего такое известие. Как еще вечером счастливчик собрал свои нехитрые пожитки, как он идет в канцелярию для оформления соответствующих документов, как весело прощается со стражмистром Крещовским, а потом и с ребятами, своими новыми друзьями, которым предстоит поспать еще несколько ночей в мансарде трактира. Проститься непременно надо и с трактирщиком Хробоком, с его женой и вообще со всеми, с кем здесь познакомились.

— До видзенья!

— До свидания, всего вам хорошего!

Последняя ночь в мансарде. Полтретьего утра, еще темно, хотя уже чувствуется приближение рассвета. В пруду квакают лягушки, в курятниках орут петухи, где-то воет собака. Счастливчики встают, потихоньку надевают брюки, рубашки… Им не хочется будить своих товарищей, но те все равно не спят.

— Ну что, до свидания, ребята!

Невыспавшиеся, поеживающиеся от утреннего холода, они садятся в старенький автобус, стоящий на деревенской площади.

— Интересно, какой дорогой поедем?

— Чего ты спрашиваешь, главное, что мы наконец поехали.

Около часа автобус буквально вытряхивал из них души, прежде чем остановился у одного из зданий в Тешине. Здесь они присоединились к чешским военным эмигрантам, перешедшим польскую границу в других местах. Некоторые из них находятся здесь уже несколько дней. И вот сегодня, соединенные в одну группу, они дружно шагают на вокзал. К перрону пыхтя подошел поезд, идущий на Краков. Добрых две дюжины чехословацких беглецов быстро занимают специально отведенный для них вагон. Сильные руки открывают окна, наружу высовываются головы. Еще раз окинуть взглядом станционные постройки чешского города Тешина, теперь оккупированного войсками панской Польши, запечатлеть в памяти вид тешинского вокзала… В эту минуту в жизни каждого из этих парней начинается что-то совершенно новое, неизведанное. Поезд, медленно набирающий скорость, гремя на стрелках, увозит их навстречу событиям, скрытым пока еще мраком неизвестности.

Кто знает, кому из них какая выпадет карта.

Почти каждый день в чехословацкое консульство в Кракове приходили добровольцы, желавшие вступить в чехословацкую часть. Мужчины ходили в поношенных гражданских костюмах.