Карел Рихтер - Его звали Отакар

23 августа, вечером, в роту технических специалистов прибежал парень. Он едва переводил дыхание.

— Тихо! У меня для вас важное сообщение!

Все замолчали.

— Что случилось?

— Давай, валяй!

— Говори же!

— Германское и советское правительства заключили пакт о ненападении.

Это прозвучало как взрыв бомбы.

— Правда, ребята, я ничего не придумал.

— Откуда у тебя такие сведения?

— По радио сообщили.

— Когда?

— Только что.

До самой ночи только об этом и говорили. Строились всевозможные догадки. Большинство солдат никак не могли объяснить подобную ситуацию.

— Что же будет дальше?

На следующий день Отакар Ярош был переведен во взвод техников. В комнате, в которой располагался взвод, все еще шла жаркая дискуссия по этому поводу. И Яроша это сообщение лишило спокойствия. Он искал логику в этом шаге Советского Союза и не находил. В свое время он тяжело переживал трагедию Мюнхена и до сих пор еще не отошел от события 15 марта — оккупации Чехословакии фашистской Германией и ликвидации ее как государства, а теперь еще это. Он был разочарован, но не вступал в пылкие споры, участники которых пытались установить, что же стоит за договором?

Да, что будет дальше?

Этот вопрос беспокоил всех. Возникали определенные сомнения в том, будет ли Советский Союз, подписавший с Германией договор о ненападении, поддерживать чехословацкое движение Сопротивления.

Ярош замкнулся в себе. Он относился к тем людям, которые с нетерпением ждали минуты, когда им выдадут оружие, после чего можно было смело приступать к освобождению родины от фашистов. И вот на тебе. Сколько раз он размышлял над этим, никакого дельного объяснения ему на ум не приходило. Информации в лагерь поступало мало. Не все могли правильно понять крупные международные проблемы со всеми их взаимосвязями и причинами, их породившими. Военнослужащие, входившие в группу, не знали о многих антифашистских акциях Советского Союза.

Совершенно иную позицию после заключения советско-германского договора о ненападении заняло нелегальное руководство Коммунистической партии Чехословакии.

«КПЧ видит в этом шаге Советского правительства проявление необоримой силы и революционной борьбы, проявление уверенности в собственной силе народов Советского Союза и его Красной Армии. Этой внешнеполитической акцией Советский Союз перечеркнул интриги западноевропейских реакционеров, пытавшихся столкнуть СССР с Германией, заставить его один на один воевать с фашистским хищником, а самим потом действовать по обстановке. Этим маневром СССР загнал в тупик западноевропейскую политику и освободил тем самым место для своей политики мира, защиты своих интересов, а также интересов малых и угнетенных народов. Мы видим в этом шаге СССР мощный призыв ко всем народам, чтобы они боролись за освобождение и прочный мир, этот призыв обращен и к чешскому народу, чтобы он усилил свою борьбу против нацистских оккупантов и вел ее до полного освобождения от гитлеровского режима и возрождения Чехословацкой республики. И мы будем вести такую борьбу. Мы уверены в помощи международного рабочего класса и Советского Союза».

Разумеется, об этом заявлении КПЧ никто из многих тысяч чехословацких эмигрантов не знал.

Напряжение возрастало. У каждого солдата и офицера лагеря была масса времени для раздумий, но мало возможностей для уяснения существа дела и ускорения вступления в бой. Часы между завтраком, обедом и ужином убивались как попало: сном, писанием писем или дневников, разговором, картами. Почти все споры кончались одним и тем же общим вопросом: «Что же будет дальше?».

И Ярошу казалось, что в этом бешеном, изнурительном метании в прибое событий все как будто неожиданно замедлило свой ход.

Стремление Свободы сплотить группу было Ярошу понятным. Седовласый, серьезно выглядящий командир завоевал его симпатию. В тот день, когда Ярош прибыл в лагерь, там еще не утихло возбуждение, вызванное сообщением о том, что Молотов и Риббентроп подписали пакт о ненападении. Солдаты не знали, что послужило тому причиной. Англичане и французы вели длительные и откровенно бесполезные переговоры с Советским Союзом о взаимодействии на случай агрессии. Главной целью, которую они перед собой ставили, было не достижение договоренности, а попытка вызвать конфликт Советской страны с Германией, а самим остаться в стороне. Поэтому в тайне, за спиной СССР они вели переговоры и с фашистскими эмиссарами. Однако советская дипломатия раскрыла их нечестную игру. Принятием предложения Германии о заключении пакта она отодвинула от Советского Союза непосредственную угрозу войны. Этот внешнеполитический шаг первого в мире государства рабочих и крестьян можно было сравнить с умелым, тонким ходом в шахматной игре с коварным противником, понять который непосвященным людям было нелегко.

Новость как молния облетела лагерь, вызывая, что было в то время естественным, растерянность, разочарование и чувство безнадежности. Недруги Советского государства кричали: «Это измена!»

Подполковник Свобода, однако, в обращении к добровольцам дал резкий отпор таким крикунам. «Речь идет о больших политических делах, — сказал он. — Мы должны верить Советскому Союзу». Поручик Ярош доверял своему командиру и принял его слова как руководство к действию.

Отакар понимал, что значит в борьбе единый строй. Он не выносил задир, скептиков, корыстолюбцев, которые его подрывали. Несомненно, осудил он и редактора Каганека, который за несколько дней до приезда Яроша в Краков всколыхнул общественное мнение добровольцев статьей в иллюстрированном ежедневном «Курьере». Каганек высказал сомнение в том, идет ли руководство чехословацким Сопротивлением дорогой Жижки или Коменского? Ярош был человеком дела, а в то время для него это означало идти в ногу в едином строю земляков-патриотов.

Он был рад, что неделю назад, 16 августа, во Францию отбыл последний транспорт. Служба в иностранном легионе решительно его не прельщала. Он хотел быть солдатом своей родины, а не наемником, сражающимся за чужие интересы.

В последние августовские дни напряженность на польско-германской границе достигла своего предела. Поступало все больше сообщений о вооруженных столкновениях, которые по приказу из Берлина предпринимала в различных районах Польши фашистская «пятая колонна».

Друг Яроша поручик Шмольдас писал в своем дневнике:

«27 августа, воскресенье. Сегодня нас снова вербовали в польскую армию. Вечером была объявлена боевая готовность.

28 августа, понедельник. Всю первую половину дня батальон был на занятиях. После обеда началась подготовка к отъезду…