Карел Рихтер - Его звали Отакар

Мальчик кивнул.

— Что здесь произошло?

— Сначала фашисты выгнали нас всех из домов, потом начали расстреливать взрослых. Дядю Афанасия тоже застрелили, много тогда убили народа. Потом в каждый дом занесли… такие зеленые ящики и протянули провода… Нас отогнали подальше, так что мы видели это издали… Все сразу взлетело на воздух… И вот что осталось… — выдавил мальчик из сжавшегося от душевной боли горла и кивнул головой в сторону руин. По щекам его текли слезы, похожие на прозрачные сверкающие бусинки.

— И где же ты живешь?

Паренек всхлипнул.

— Здесь мы жили. — Он поднял руку в огромной порванной рукавице. — А теперь я живу вон там. — Он снова приподнял руку и показал в другом направлении. — Тетя Паша взяла меня к себе.

— А где твоя мама?

Мальчик зарыл подбородок в дырявый шерстяной шарф, обмотанный вокруг его худой шеи, вытер тыльной стороной ладони слезы.

— Не плачь! — Ярош положил ему на плечо руку. — Не плачь!

— Застрелили ее, — произнес паренек почти с яростью. — Фашисты!

— Не плачь, дружок, — привлек его Ярош к себе. — Мы этим мерзавцам отомстим… и за твою маму.

Паренек гордо поднял голову.

— Папа мой тоже солдат, он сейчас воюет. Только не знаю, где. Если вы его, дядя, встретите, то скажите, чтобы он мне написал.

— Конечно, я ему скажу, — успокаивает его Ярош. — Пойдем со мной. Тележку оставь здесь. Никто ее не возьмет. — Он взял паренька за руку и повел к вагону-кухне. Из его трубы валил густой дым. Из двери высунул голову повар в белом переднике, надетом поверх формы. Розовощекое пухлое лицо озарилось широкой улыбкой.

— Ребята! — крикнул Отакар. — Дайте этому парню поесть.

— Есть, пан надпоручик, — отсалютовал повар и повернул голову к кому-то внутри вагона. — Франта, дай сюда порцию гуляша. Как тебя звать-то?

— Витя.

— Порцию гуляша для Вити!

Вите подали руку, помогли забраться в теплушку, посадили на ящик и поставили перед ним миску, наполненную дымящимся, ароматным мясом с картошкой и подливкой. Паренек жадно набросился на еду. Он брал гуляш по полной ложке, да еще прикусывал хлеб.

Повара улыбались:

— Вкусно?

Витя даже не мог ответить, так у него был набит рот. Он только восторженно кивал. Пока он ел, повара положили ему в карманы сахар и сухари. Он не мог надивиться, почему это дяденьки к нему такие добрые. Они еще помогли ему слезть по ступенькам вниз. Парнишка заспешил к своей тележке, поминутно оглядываясь и махая рукой добрым дядям в белых фуражках. Ему хотелось увидеть еще раз высокого красивого офицера, который привел его к ним, но того нигде не было видно. Надпоручик Ярош в это время уже проверял состояние оружия в своих взводах.

Фигурка паренька все удалялась и удалялась, пока совсем не исчезла из глаз.

В вагонах слышатся команды дневальных: «Приготовиться к завтраку!»

— Откройте! — постучал солдат в вагон, в котором ехали девчата. — Завтрак.

Сегодня по вагону дежурит Аничка Птачкова. Она с шумом открывает дверь, принимает еду. В хорошо натопленную теплушку проникает морозный воздух, ветерок бросает туда снежную колючую пыль.

— Побыстрее давайте, что там принесли. Копуши, все тепло нам выпустите, — долетел чей-то голос из угла вагона.

Аничка как раз наклонилась, чтобы взять термос с горячим чаем, как вдруг кто-то снаружи, не видя ее, резко нажал дверь. Она не успела увернуться. В глазах девушки зарябило от удара, в голове загудело, все перед ней закрутилось, поплыло… Молодая санитарка почувствовала, как по лицу ее ручейком стекает кровь.

Подружки отвели ее в медпункт. Девушка шла с трудом. Главный врач батальона, неразговорчивый доктор Энгель, ни о чем не расспрашивал. Ему сразу стало ясно, что и как произошло. Он со знанием дела осмотрел длинную глубокую рану на голове девушки. Потом принялся за дело. Вот и первый раненый. Буквально в течение одной минуты рана была промыта и дезинфицирована. Зашивал ее Энгель без наркоза.

Аничка, стиснув зубы, превозмогает боль. Она ужасно не хочет, чтобы кто-нибудь услышал ее стоны или крики. Но все же голова ее нет-нет да и задрожит от чрезмерного напряжения, а зубы начнут выплясывать дробь.

— Тебе не плохо? — спросил ее участливо доктор.

Она покачала головой.

Операция продолжалась не более десяти минут.

— Теперь все будет хорошо, — успокаивает девушку доктор, наложив последний, одиннадцатый шов. — Вот и все!

Она поблагодарила его взглядом.

— Теперь отдохни, вечером тебе дадут порошок, чтобы ты лучше спала, а завтра я на тебя еще посмотрю.

Девчата привели ее в теплушку и уложили на нары. Аничка заметила появление новой вещи — черной пуховой подушечки.

— От кого это, девчата?

— От милого, разумеется, — шутливо произнесла одна из них. — Сам сюда с ней притопал.

— И даже совсем не покраснел, — добавила другая.

Они разыгрывали ее, как и договорились заранее. Но Аничке было не до шуток.

— Командир батальона прислал тебе эту подушку, — решила сказать правду Аничкина подружка Власта Павланова.

Поезд тронулся, постепенно набирая скорость. Под вечер, когда состав с чехословацкими бойцами снова остановился, доктор Энгель зашел к своей первой пациентке. Он снял с головы Анички повязку и довольно долго рассматривал свою работу. Рана затягивалась хорошо. И сама девушка сказала ему, что ей стало значительно лучше.

— Если дело у нас так и пойдет, девочка, то к свадьбе у тебя от раны и следа не останется, — пошутил он, уходя, хотя и знал, что на самом деле так, конечно, не будет. — Ты свое уже получила, — улыбнулся он, — значит, на фронте останешься целой и невредимой.

Из Оранок их неожиданно перевели в другое место. Почему? В окрестностях этого населенного пункта была замечена немецкая дипломатическая машина. Естественно, советское командование не хотело допустить того, чтобы немцы разнюхали о существовании лагеря чехословацкой воинской группы.

Поезд стоял на станции Зимяники с самого утра. Было лето 1940 года. Погрузка продолжалась недолго, но состав тронулся только около шести вечера.

Кругом, насколько хватало глаз, простирались желто-зеленые поля, злаковые культуры уже наливали тяжелый колос. Время от времени поля сменялись сочно-зелеными неповторимыми лесами с белевшими стволами русских берез. В лучах заходящего солнца заблестела река, несшая свои воды между глинистыми обрывистыми берегами. Там и тут появлялись кучки деревянных домиков, возле которых мирно паслись стада коров черно-белой масти. Пастухи махали рукой вслед удаляющемуся поезду. Кругом поля, необъятные луга, покрытые ковром степных трав. Местность равнинная, но иногда в окно поезда были видны холмы и овраги. По широкой укатанной дороге в степи едет телега. Возница в длинной рубашке, подпоясанной ремнем, подгонял не торопившуюся лошаденку… И всякий раз, когда у иностранца могло создаться впечатление, что поезд проезжает по сказочной древней матушке Руси, неожиданно появлялись высокие мачты линий электропередач, асфальтированные дороги, по которым сновали автомобили, огромные корпуса заводов и фабрик с высокими трубами, большие железнодорожные станции и вокзалы, полные людей, везде красные звезды, лозунги, написанные белилами на красном полотне.