Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

В половине десятого вечера мы слышим, как мужчины топают, поднимаясь по лестнице, свежие набойки на их праздничных башмаках гулко стучат по жестяным рейкам, удерживающим линолеум. Я иду открыть дверь, и они текут мимо меня — сначала Зейде, а за ним мои дяди и двоюродные братья.

— Гут йонтев, гут йонтев! — Поздравления слышатся со всех сторон. Сыновья Баби целуют ее в щеку; зятья уважительно приветствуют ее сдержанным кивком головы. Я целую морщинистую руку Зейде и желаю ему счастливого праздника.

Зейде уже одет в белый китл [90] Китл — длинный и широкий белый полотняный халат, который мужчины надевают по особым праздникам, в том числе и в пасхальный седер. , и я вижу, что Баби качает головой, когда замечает глубокие заломы на ткани. Остальные, готовясь к седеру, только натягивают свои китлы: застегивают эти длинные белые льняные халаты снизу доверху, затем повязывают их на талии поясом. Они выстраиваются в ряд с правой стороны стола, оставив женщинам места со стороны кухни. Сегодня они олицетворяют ангелов — вот почему на них белые китлы , — но мне кажется, что они просто нарядились в платья.

Пока Зейде готовится произнести кидуш, я приношу пасхальные подушки и раскладываю их в большом кресле во главе стола, чтобы во время поедания мацы Зейде мог откинуться на них, как положено при агаде [91] Агада — сборник с молитвами и благословениями, которые произносятся во время пасхального седера. Обязательная часть чтения агады — рассказ об освобождении евреев из египетского рабства и упоминания о заповедях первой ночи Песаха: пасхальной жертве, маце и мароре. В определенные моменты чтения агады предписано облокачиваться на руку и есть полулежа. Это символизирует освобождение из египетского рабства: есть как цари или знатные люди. . Остальные усаживаются за стол: взрослые — поближе к главе, дети — в дальнем конце. Баби разложила свое лучшее столовое серебро, и оно везде: каждый кубок для вина и подсвечник соперничают с соседними и так ярко отражают свет медной люстры, что больно глазам.

Мы все встаем для кидуша, каждый со своим серебряным кубком, до краев наполненным вином [92] Во время седера обязательно выпивают четыре полных бокала вина. . Мы должны выпить его после благословения — все до последней капли, чтобы освободить место для следующей порции, — но мне с трудом удается сделать даже глоток не скривившись. Баби сама делает вино для Песаха, и последние две недели я наблюдала, как оно бродило в холодильнике. Ройза смеется над моими гримасами.

— Что такое? — спрашивает она, наклоняясь ко мне. — Слишком забористо для тебя?

— Ну! — кричит Зейде с головы стола. Слух у него безупречный. — Что еще за суесловие? Во время Песаха?

Я не отвечаю, но сильно пихаю Ройзу локтем. Мы все знаем, что разговоры запрещены — как минимум пока не приступят к еде. А до тех пор мы должны сидеть тихо, пока Зейде продирается сквозь чтение агады. Я надеюсь, что он не проведет слишком много времени за драшей — ежегодной проповедью всегда на одну и ту же тему, — но в этот раз народу собралось прилично, и его уже не остановить. Сегодня первая ночь Песаха, и это означает, что последний кусочек мацы должен быть съеден до часа ночи. А на часах уже десять тридцать. Поэтому Зейде придется ускориться.

И действительно, он делает паузу после «Ма ништана» [93] Традиционная песня пасхального вечера с четырьмя вопросами из Агады, которую обычно выучивает и поет самый младший ребенок в семье — это происходит после испития второго бокала вина. , вкладывает закладку в агаду, закрывает ее и отодвигает в сторону. Он готовится к рассказу.

— Начинает, — шепчет мне в ухо Ройза. — Точно по расписанию.

— Ройза Мириам! — гремит Зейде. Он упорно называет нас всех полными именами. Зейде утверждает, что, не делай он этого, мы сами позабыли бы, как нас зовут, и память о наших тезках также была бы стерта. — Двойре! Вам обеим пошло бы на пользу послушать, о чем я расскажу.

Зейде собирается поведать нам о том, как служил в венгерской армии во время Второй мировой войны. Обычно он не рассказывает о пережитом в войну, но считает, что раз в год это уместно, особенно в ночь, когда мы вспоминаем о всех гонениях, которым подвергали наших предков. Думаю, он пытается убедить нас, что праздновать Песах по-прежнему уместно и важно, причем все равно, какое освобождение мы отмечаем — от египтян или от нацистов. Наша главная задача — лелеять свободу, которой мы наделены прямо сейчас, и не принимать ее как нечто само собой разумеющееся. Зейде всегда предостерегает нас, что мы можем лишиться свободы в любой момент, будь на то воля Бога.

Я слышу, что он начинает с забавной части, чтобы увлечь детей. Да, да, я знаю, как нелепо было назначить Зейде армейским поваром, хотя он едва способен разогреть себе суп. Ему пришлось узнавать у судомойки, как готовить краут плецлах [94] Традиционное блюдо еврейской кухни, лапша с тушеной капустой. . Обхохочешься.

— Трижды в день готовил я еду на всю армию. Кухня моя была кошерной — но это я, конечно, держал в секрете. Когда я выдыхался, то просил готовить судомоек, а сам отмывал кухню за них. У меня почти не было времени на молитвы, а если оно и находилось, то уединиться для этого было практически негде.

Я провожу пальцем по золотому обрезу моего томика агады в роскошном переплете из воловьей кожи, на котором золотыми буквами вытиснено имя Баби. Фрайда. Так ее зовет только Зейде. Она же его по имени не называет, разве что мейн ман — то есть «муж мой».

— Муки, чтобы сделать мацу к Песаху, не было, только картофель. Так что мы ели картошку вместо мацы — каждый по половинке, окуная ее в соленую воду [95] Соленая вода символизирует слезы, пролитые евреями в египетском рабстве. , которой было предостаточно.

Я смотрю на Баби. Я вижу, что сейчас она чувствует то же, что и я. Она сидит, прикрыв лицо от Зейде своей натруженной рукой, и, хотя взгляд ее направлен на стол, я вижу, как она раздраженно покачивает головой. Она слышала эту историю куда больше раз, чем я.

Зато ее история звучит намного реже. Баби, которая потеряла в войну всех, та, чьи родные, все до последнего, были жестоко убиты в газовых камерах Аушвица, пока она трудилась на фабриках Берген-Бельзена [96] Аушвиц (Освенцим), Берген-Бельзен — нацистские концентрационные лагеря. . Баби, которая была на пороге смерти от тифа, когда пришли освободители.

Именно Баби ставит свечи в йорцайт [97] Годовщина смерти (идиш). за каждого из них, от малышки Миндель до четырнадцатилетнего Хаима. Но почти никогда об этом не говорит.