Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

В итоге, когда набирается четырнадцать чистых лоскутков, подтверждающих проверки, можно отправляться в микву и снова стать чистой и непорочной, обновленной для мужа. Всякий раз после миквы ты словно опять становишься невестой. Преподавательница сияет, когда рассказывает об этом, глаза ее расширяются от восторга.

Я много раз проходила мимо миквы , понятия не имея, что это такое. Это кирпичное здание без опознавательных знаков занимает большую часть Вильямсбург-стрит и выходит фасадом в сторону магистрали Бруклин — Квинс. Вечерами мужчины стараются не ходить по этой улице; впрочем, она и так никуда не ведет, поэтому здесь и днем довольно спокойно. Оказывается, что женщины ходят в микву только под покровом темноты, чтобы не привлекать внимания. В микве есть служительницы — сплошь пожилые женщины в менопаузе. Правило гласит, что кто-то должен подтвердить твою ритуальную чистоту.

Будучи невестой, я впервые пойду в микву за пять дней до свадьбы. Мне уже выписали противозачаточные для контроля цикла, чтобы месячные не пришли прямо перед свадьбой. Если такое случится, говорит преподавательница уроков для невест, ты будешь считаться нечистой и брак не будет консумирован. Это же катастрофа, заявляет она, ведь нечистая в день свадьбы девушка не сможет взять за руку своего жениха после торжественной церемонии, и тогда все узнают, что она нечиста. Это несмываемый позор. А еще после этого нельзя спать в одной квартире, и на протяжении всего времени, пока ты нечиста, вплоть до ритуального омовения, у тебя должен быть шомер [182] Охранник, страж (др. — евр.). — оберегатель.

Мне не по себе от мысли, что придется раздеваться перед другой женщиной, незнакомой служительницей миквы . Я озвучиваю свою тревогу преподавательнице. Она уверяет меня, что во время осмотра можно остаться в халате, и во время погружения в купальню женщины не смотрят на тебя, пока ты в воде, а когда поднимаешься из нее по лестнице, они держат твой халат перед собой как занавеску.

Но я ведь всю жизнь прожила с убеждением, что даже мебель не должна видеть моего нагого тела. Я никогда не протирала запотевшее зеркало в ванной. Я никогда не рассматривала, что у меня там внизу. Это неправильно.

Из-за противозачаточных, назначенных мне местной акушеркой, я просыпаюсь посреди ночи и хватаюсь за живот — тошнота захлестывает меня волнами. Я пробую заесть ее крекерами и сухарем, и меня рвет небольшим сгустком размокших цельнозерновых крошек. Акушерка говорит, что со временем это пройдет, и я прекращу прием таблеток, как только выйду замуж.

Все оставшееся до свадьбы время я борюсь по утрам с навязчивой тошнотой и призываю все свои силы, чтобы ходить по магазинам и закупаться приданым.

Баби и Зейде слишком стары, и у них нет сил планировать мне свадьбу, так что практически всем занимается Хая. Мы покупаем постельное белье в магазине домашней утвари Brach’s Bed & Bath на Дивижн-авеню, а фарфор и кухонные принадлежности — в хозяйственном Wilhelm’s неподалеку. Я выбираю красивую скатерть Villeroy & Boch: она подойдет для миниатюрного ламинированного стола, сделанного на заказ под размеры крошечной кухни в квартире, которую мы сняли. Я буду жить на пятом этаже гигантского многоквартирного дома на Уоллабаут-стрит — этот район Вильямсбурга раньше состоял из торговых кварталов. Здесь полно обветшалых складов и заброшенных галерей; мобильные дома до сих пор с грохотом провозят по местным улицам в любое время суток.

В этой квартире площадью в пятьдесят пять квадратов есть кухонька в нише, гостиная (она же столовая) и крошечная спальня. Мы покупаем две кровати шириной метр десять, потому что те, что метр двадцать, уже не влезают, а Шейнди советует мне брать кровати пошире. Она говорит, что на таких удобнее кормить детей. Матрасы нам делают на заказ в мебельном Regal Furniture в Боро-Парке. Из гостиной есть выход на маленькое крылечко с видом на Ли-авеню, и когда я стою на нем, то вижу длинную шеренгу таких же крылечек по обеим сторонам от меня, которые ведут в такие же квартиры, сплошь населенные молодоженами. Слева от меня парень курит сигарету: бахрома цицит [183] Цицит — сплетенные особым образом пучки нитей, которые обязаны носить мужчины с момента наступления зрелости (со дня бар-мицвы). болтается над его черными брюками, белая рубашка не заправлена и запачкана чем-то желтым. Пепел падает ему на бороду. Он замечает, что я на него смотрю, быстро тушит сигарету и уходит домой.

Иногда я прихожу сюда под предлогом уборки и наведения порядка в шкафах, но на самом деле просто сижу в гостиной и слушаю песни Хилари Дафф на малой громкости, чтобы соседи не узнали, что у меня играет музыка гоев. Я провожу пальцами по шершавому деревянному полу и размышляю о том, каково будет жить здесь все время и больше не возвращаться в дом на Пенн-стрит.

Я начала приносить сюда книги и прятать их в шкафчике в ванной. Баби не понимает, почему я провожу в новой квартире столько времени, если большую часть мебели еще даже не завезли. Я сворачиваюсь калачиком на голом полу и читаю — в этот раз дурную книгу, ту, с которой мне не хотелось бы быть пойманной дома. О ней мне рассказала Минди; она же одолжила ее мне, когда дочитала сама. Книга называется «Увлеченная романами». В ней рассказывается о такой же религиозной девушке, как и мы, которая хочет читать книги и носить обычные купальники. Более того, написала ее тоже девушка из ортодоксальной среды, которая свернула с дерех [184] Дорога, путь (др. — евр.), здесь: праведный образ жизни в соответствии с Галахой — еврейским законом. — с пути, как это принято называть. Она отошла от религии. Минди говорит, что знакома с матерью этой писательницы, и у той свой магазин для рукодельниц в центре города. Она носит на голове платок и все такое. Говорят, что с дочерью она больше не общается.

Хоть эта книга и называется романом, я читаю ее как захватывающий журналистский труд, потому что описанные в ней истории настолько актуальны и правдоподобны, что вполне могли бы происходить со мной, и я понимаю, что писательница, скорее всего, использовала в книге эпизоды из собственной интимной жизни. Как и я, она вступает в брак по договоренности. Ее ждет неприятное открытие: ее новоявленный муж слабоволен и туп. В конце концов она разводится с ним, но при этом вынуждена возвратиться в родительский дом [185] В ортодоксальном иудаизме женщина не может жить одна, она живет либо с мужем, либо с родителями. . В моем понимании это полное поражение. Зачем она вернулась в мир, из которого так отчаянно хотела сбежать? Сначала она думала, что брак принесет ей независимость, потом — что после развода она станет по-настоящему свободна. Но возможно, пути на свободу не существует вовсе — ни для нее, ни для кого-либо из нас.