Олег Куденко - Орбита жизни

— Ладно, пора, ребята. Пошли! — решительно сказал воспитатель и встал, отряхнув песок.

Этот разговор напомнил Юрию полузабытый эпизод, о котором ему очень захотелось именно сейчас рассказать друзьям.

— Дело было во время войны. В самом начале, — заговорил Гагарин. — Между прочим, тогда-то я первый раз и увидел самолет. Глядим, летят два наших ястребка низко-низко над землей. Один подбит и, видать, еле дотянул до своих. Смотрю, он весь в дыму и падает совсем близко. У нас там болотце такое на лугах. Мы туда. Когда подбежали, видим: самолет уже сел, при посадке он вроде переломился, а летчик, видно, спрыгнул над самой землей, потому что он целый, невредимый ходит вокруг обломков. А другой самолет покружился и пошел на посадку. Ну, мы подбежали, спрашиваем, может, помочь нужно, а летчики молчат и рассматривают целый самолет. И его тоже сильно покалечило. Фюзеляж и крылья все в пробоинах. Ну, буквально изрешечены пулями и осколками. Мы тихонько подошли поближе. Стоим, смотрим. Летчики, видать, злые. Понятно: такое дело… Они осматривают и ощупывают самолет, о чем-то тихо разговаривают. Один из пилотов расстегнул кожаную куртку, и мы увидели на его груди ордена. Честно скажу, это были первые ордена, которые я когда-нибудь видел. В общем я понял тогда; какой ценой люди их добывают.

Ну, мы подошли поближе и тоже смотрим на самолет. А летчики нам говорят: мол, давайте сюда, не кусаемся! Мы подошли.

Один летчик говорит:

«Деревня здесь близко. Может, сходим, переночуем?»

«Нет, оставлять машину никак нельзя, прифронтовая полоса, — говорит другой. И добавляет: — Вот что, пацаны, бегите в лес, тащите дровишек, разведем костер. — А сам достал из самолета консервы и сухари. — Давайте, закусим! Чай, тоже проголодались?»

Принесли мы сучьев, прямо там же на лугу, в стороне от самолета, разложили костер, закусили. Пилоты рассказывали о боях, о том, что пока у фашистов самолеты быстроходнее, и поэтому нашим очень трудно приходится в бою, но дело это временное: скоро придет новая техника, и тогда мы им дадим жару!

Ту ночь я запомнил на всю жизнь. Рядом самолеты, около них — летчики. Они говорили о том, что фашистские войска прорвали фронт, рассказывали о последнем бое, обсуждали свои промахи и удачи. Мы тихо сидели и слушали. А я думал о том, как один из них не бросил в беде товарища и сел на болоте.

В общем мы так и не ушли домой. До самого рассвета просидели на лугу. А утром летчики улетели на том самолете, который был цел.

Юрий ничего не смог больше добавить к своему рассказу…

Новый город увлек ребят. И надо же было такому случиться, чтобы именно в тот день на одной из улиц им попалось здание с надписью: «Саратовский аэроклуб областного совета ДОСААФ».

Юрий замедлил шаг и кивнул на вывеску:

— Вот бы куда попасть, братцы! Не знаю, как вы, а я бы от счастья был на седьмом небе.

— Успеешь еще и на седьмое! Пока мал еще! — весело отозвался Тимофей.

— Хорошо бы… — неопределенно ответил Гагарин, и лицо его почему-то погрустнело.

Техникум нашли без особого труда. Вместе со своими друзьями Юрий тут же в канцелярии написал заявление. Спешить было некуда, и Юра старательно выводил каждую букву:

«Прошу Вас зачислить меня учеником вверенного Вам техникума, так как я желаю повышать свои знания в области литейного производства и принести как можно больше пользы своей Родине».

Он поставил точку, мгновение подумал, а потом добавил:

«Все требования, предъявленные ко мне, обязуюсь выполнять честно и беспрекословно».

Юрий написал дату — 6.VII.51 г. И подписался: «ученик РУ-10 Гагарин».

Быстро сдали бумаги и отправились в общежитие на Мичуринскую улицу.

До начала занятий оставалось еще больше двух недель. Делать в техникуме было нечего, и ребята вместе со своим воспитателем каждый день после завтрака отправлялись на Волгу. Дни стояли теплые и солнечные. В такой день полежать на песке и поплавать в воде, теплой, как парное молоко, — одно удовольствие…

Ребята заплывали далеко, и у Владимира Алексеевича порою захватывало дух: неровен час, что случится… Потом он терпеливо объяснял своим питомцам, что в незнакомой реке от холода может свести ноги и тогда не выплывешь. Юрий виновато слушал и не спеша шел в воду.

— Чуть-чуть на волне покачаюсь и все… — говорил он и вновь заплывал почти на самую середину широкого плеса.

Остальные двое старались от него не отстать.

— Знаю я это «чуть-чуть»! А ну вылезай немедленно! — кричит воспитатель.

Юрий выходит на песок, приговаривая примирительно-спокойно:

— И что вы ругаетесь, Владимир Алексеевич! Мы — люди взрослые. Плавать умеем. А в Гжати, река у нас такая была, мы начинали купаться, как только лед сходил. И ничего, не сводило…

— «Ничего, ничего»! Там ты был дома, а тут я за вас, сорванцов, отвечаю! Больше не пойдешь!

— Ясно, — угрюмо отвечал Гагарин и молча зарывался в теплый песок…

Высоко в небе проносились куда-то за Волгу, за желтые пески и за синие луга, военные и гражданские самолеты. Юрий давно научился отличать одни от других. Его зоркие глаза отлично видели красные звезды на зеленых хвостах военных самолетов…

— Счастливые люди… Летают! Им сверху все, наверно, не так видно, как тут на земле, — мечтательно говорил он и думал: «Обязательно попытаюсь в аэроклуб. Только бы взяли…»

Особенную радость доставило мальчишкам катанье на катере. Воспитатель хоть и поругивал ребят порой за непослушание, все же решил их побаловать напоследок.

— Вот хочу ребятишек покатать, — сказал Владимир Алексеевич мотористу. — Покажи им класс и скорость!

Целый час разрезали они волжский плес вдоль и поперек. Потом катер остановился у противоположного берега. Мальчишки быстро окунулись и — снова в путь. Никогда Юрий еще не испытывал такого радостного чувства — мотор нес их словно на крыльях. Радуга праздничным ореолом светилась в мельчайших брызгах, которые едва заметны были над мощной пенистой волной, круто отбегавшей к корме.

Юрий с удовольствием взял бы руль, но разве моторист позволит!..

Они стремглав проносились мимо неторопливых пароходов, мимо неуклюжих караванов барж, преодолевающих течение, мимо плотов, а потом, круто развернувшись, ложились на обратный курс. Катер словно летел над водой, глухо ударяя днищем по волнам. А на поворотах у Юры просто захватывало дух. Было и азартно и весело. Он подставлял лицо влажному ветру и, сняв майку, махал ею над головой. Никому. Просто так, от счастья.

Гагарин любил машины, ему нравилось ездить, и в тот день он окончательно для себя решил, что непременно попытается поступить в аэроклуб. Казалось, он уже ощущал счастье самостоятельного свободного полета. Возможно, пока это ощущение больше напоминало игру, но оно было необычайно сильным.