Василий Сабинин - Право на приказ

От зари до зари шла учеба. Окапывались, разбирали и собирали винтовку и пулемет, швыряли деревянные гранаты, ходили в караулы. Охранять особенно ничего не надо было, но постов в полку было раза в три больше, чем в любой строевой части. Так было сделано, чтоб одновременно обучить большее количество. Все понимали, что охрана конного парка полка — дело совсем бутафорское, потому что не только лошади, но и гнилой уздечки в полку не числилось, но зато пост был — развалины старого пакгауза, на стене которого досужие и мающиеся бездельем часовые только и знали, что выписывали карандашами, штыками, ножами разные изречения насчет того, что, к примеру, часовой — это труп, завернутый в тулуп, или что бог создал любовь и дружбу, а черт — караульную службу.

Как раз на этом бутафорском посту и заболел Фомин. Малярия свалила так, что разводящий со сменой тащили его на себе — он потерял сознание. Пришел в себя только в лазарете и из-за привязавшейся не ко времени болячки пропустил свой выпуск, и как раз в это время фронту недодали два медсанбата — именно их и «перехватил» по дороге санупр Степного фронта, заручившись разрешением заместителя Верховного. Жаловаться было некому, и, пораскинув умом, начсанупра Юго-Западного фронта генерала Малиновского решил пополняться за счет собственных резервов и наладить обучение младшего медперсонала у себя. Так появилась школа в Россоши, куда и попал на учебу отставший от выпуска из запасного полка рядовой Фомин.

На войне не выбирают где служить, и Фомин снова учился, и опять по сокращенной, на этот раз фельдшерской программе. Отучившись, он получил, как единственный в выпуске отличник, в порядке исключения вместо сержанта звание старшины и был направлен в сто пятьдесят пятый санпоезд и с ним прошел через Запорожье, Кривой Рог и до самой Одессы, пока его армию не перебросили в состав 1-го Белорусского, к маршалу Рокоссовскому. Осенью сорок четвертого личный состав санпоезда сократили, и Фомин попал в медсанбат капитана Касьяновой, прибыв туда в самый разгар истории, о которой уже говорилось.

Потом начались оборонительные бои на плацдарме, и в медсанбат опять стали прибывать раненые. О любовной истории стали забывать. Не до того стало.

Для раненых крутили кинохронику. Шел специальный союзнический выпуск, предназначенный для показа в частях Красной Армии. На экране шли, смеялись, ехали на машинах веселые английские солдаты, диктор говорил по-русски, а с самого начала, в титрах, было написано, что сюжеты сняты киностудией «Британский союзник». «Посмотрите на них! — восторгался диктор. — Они стали коричневыми от загара! У них выработался свой собственный жаргон, потому что им не надо много говорить друг другу. Бок о бок они прошли по пустыне почти две с половиной тысячи километров! Вот они — герои Эль-Аламейна, Триполи и Сицилии! Теперь они идут по улицам Вечного Рима! Они достойны его героев и богов! Они равны им! Фельдмаршал Монтгомери и нынешний его преемник сэр Оливер Лиз создали восьмую победоносную армию Британии! Она преодолевает все препятствия, поставленные на ее пути местностью, климатом и готовым на все врагом!»

Сосед Фомина, сапер с покалеченной рукой, ткнул старшину под бок.

— Слышь, старшина. У них восьмая и у нас — тоже. Только наша-то — гвардейская. И город, город-то целенький! Мы, куда ни входили, целого кирпичика не отыскать. Так, как у них, конечно, веселее. И бабы, гляди, на них чуть не телешом прыгают. Это тебе не наши паненки. Там, где баба такая, как нынче у нас по тылам, то и от мужика добра не жди.

На последние слова сапер имел веские основания. Недавно на тропинке, ведущей на шоссе Люблин — Варшава, подорвалось двое офицеров из двести сорок четвертого полка. Тропа была хоженой-перехоженой, и вдруг такое. Вызвали саперов, начали разминирование и обнаружили еще три, судя по всему, совсем недавно поставленные мины: две немецкие — типа С или «эски» — шпрингмины с четырьмя проволочными усиками — курками вышибного взрывателя и одну нашу противопехотную ПОМЗ, еще сохранившую на себе пушечное сало заводской упаковки. Находка насторожила, но наутро, несмотря на заверения саперов о разминировании, на этой же тропинке подорвалась Лида Ершакова. Саперы при повторном проходе пострадали и сами — тот, который сейчас смотрел кино рядом с Фоминым, неудачно ткнул щупом, и при взрыве ему сломало палец на руке и кость предплечья. Вот и остался в медсанбате.

Случаем занялись ребята из армейской контрразведки и выследили пани Стефаник, смазливую бабенку, приторговывающую бимбером — мутной самогонкой из буряка. Охотнее всего она меняла самогон на медикаменты, которыми, как сказал товарищ из СМЕРШа, проводивший беседу о бдительности, снабжала аковцев.

Лида Ершакова была признана нетранспортабельной и умерла на третьи сутки, так и не придя в сознание.

А на экране показывали бокс. Знаменитый Джек Патерсон, чемпион мира в весе «мухи», красовался перед комментатором и давал интервью о своем победном бое с экс-чемпионом мира Питером Кейном. Бой длился шестьдесят одну секунду, но комментарий был долгим, с цифрами величины мускулов, обхвата груди, шеи, показателями прыгучести и другой ерундой. Соседу Фомина это надоело, и он закурил, прикрыв огонек зажигалки полой наброшенной внакидку шинели.

— Скорей бы кончали эту тягомотину. Подумаешь, один раз стукнул — и уже чемпион. Я в детдоме каждый день по пять раз дрался, и если б рука была здоровая, то я бы этому замухрышке показал. Ну его. Лучше бы Швейка крутили.

Чемпион и Фомину не нравился. Прилизанный, причесанный, но насчет Швейка он с сапером не согласился. Очень уж там немцы были все глупые, и Фомин не мог себя даже заставить улыбнуться на этих комедиях. Умом понимал, что кино делали люди, может быть, сроду не видавшие живых немецких солдат или видевшие не тех немцев, на каких он сам насмотрелся. Если кино верить, хоть нашему, хоть английскому, то таких немцев можно разбить если не завтра, то уж послезавтра — это наверняка, да еще с такими развеселыми парнями, как Джек Патерсон и веселые английские солдаты армии Монтгомери. Где они теперь?

Летом на всех политинформациях говорили и в газетах писали, что союзники успешно высадились в Нормандии, на полуострове Котантен, поначалу вроде бойко пошли по Франции, но сейчас, поговаривают, застряли, и надолго, у какой-то линии Зигфрида.

В Тихом океане американцы сбили несколько японских самолетов с летчиками-смертниками — камикадзе. Среди раненых эта новость почему-то вызвала оживление.

— Это вроде нашего штрафбата у них, но только за деньги, ну и ордена там разные, — пояснял сапер другому раненому, сидевшему впереди. — Сразу, авансом, дают, а не посмертно, чтоб мог по молодому делу перед своими японками покрасоваться.