Василий Сабинин - Право на приказ

Крылья бредня сходились все ближе, и в стылой тусклой воде охваченное сетью место выделялось от общего зеркала реки переливчатой игрой желто-серебряных рыбьих боков, будто там, в глубине, кто-то тихо сметал в одно единое блестящую россыпь.

— Господи! Сроду такого не видела! — воскликнул кто-то из девчат, оставшихся на берегу. — Как луну на кусочки разбили и опять собрали.

Никитич шикнул:

— Причитать потом будете. На берег, казачки, вытаскивай! Подходи, помогай. Все за крылья берись и поровнее, без рывка, на берег! Ну, взяли!

Полный бредень, когда его дружно и не без суматохи и толкотни — для многих ведь, если не для всех девушек, впервой — подхватили и он заскользил по мятой и мокрой траве поляны, увесисто хлюпая, заставил забыть все. И было от чего. Рыба была одна к одной, и Никитич прикидывал про себя, что еще одной проводки хватит не только на медсанбат, но и на разные обменные операции, и радовался, что не придется морозить в воде девчат.

Но в самый разгар общего возбуждения в то место, где был бредень, рыба и разгоряченные нагие тела, с противоположного берега, до того безмолвно темневшего в каких-нибудь сорока метрах, полоснул темноту над водой слепящий луч света, за ним еще один, и оба они впились в артель Никитича, который в это мгновение уже успел пожалеть, что втравил девчат в такое дело, ради которого надо было уходить от медсанбата. Он опомнился и тащил из кобуры, что висела на шее, наган и чувствовал, что мокрая кожа застежки выскальзывает из пальцев.

— Всем стоять! Кто такие? — совсем близко и весело спросил кто-то. — Батя, не цапай наган, — добавил тот же голос, и Шурка Ерохина кинула на голос большую рыбину.

— Свет выключи, дурак. А то ослепнешь.

Говоривший скомандовал, и обе фары на том берегу погасли, и оттуда послышался хохот.

«Вот жеребцы, — беззлобно подумал Никитич, у которого уже отлегло от души. — Коли техника, фары и много народу, то тут, понятное дело, свои».

Касьяновский медсанбат к началу осени сорок четвертого был самым «женским» хозяйством чуть не во всей армии, и это капитана Касьянову совсем не радовало. Скорее наоборот. В милосердном деле ухода за ранеными женские руки, преданность и умение значат очень многое, но ведь надо было делать еще массу всяких других дел, потому как медсанбат был и оставался воинским подразделением и самостоятельно должен был налаживать охрану, проводить передислокации вслед за частями дивизии, налаживать транспортировку раненых от передовых позиций до эвакогоспиталей и фронтовых санлетучек, организовывать быт и хозяйство на месте. Тут без мужских рук не обойтись, и Касьянова требовала у начальства причитающийся по штатам взвод охраны, обстоятельно изложив просьбу в официальном рапорте на имя начсанупра армии, и подала бумагу по команде.

Результатом был телефонный разговор с полковником, и тот, правда не очень уверенно, пообещал помочь с кадрами. Но на следующий день после него, в тот самый вечер, когда Никитич отправился на рыбалку, из дивизионного госпиталя пришла машина и привезла худющего долговязого старшину, и он предстал пред ясны очи капитана Касьяновой. Отрапортовал:

— Гвардии старшина Фомин для дальнейшего прохождения службы прибыл!

— А где взвод? — спросила Касьянова, по-своему толковавшая ожидаемый итог разговора с санупром.

— Какой взвод, товарищ капитан? Я один прибыл.

Только тут Касьянова разглядела медицинские эмблемы на погонах старшины и поняла, что никакого взвода охраны ей не будет, а этот долговязый и есть все мужское пополнение вверенного ей медсанбата. Хоть она и не любила ругаться, да и не умела, но сейчас едва сдерживала себя и потому казалась старшине склочной и въедливой. Касьянова сама это почувствовала, но перебороть себя не смогла и тон разговора взяла с самого начала такой, что прибывший отвечал односложно и скупо. Ничего нового, что хоть как-то расширяло данные из красноармейской книжки, выписки приказа о перемещении и аттестатов довольствия, о старшине она не узнала.

Служит в армии с сорок третьего. Прежнее место службы — санпоезд-летучка. Когда освобождали Криворожье и юг Украины до Одессы, санпоездам было много работы, а тут в полосе армии только одна железная дорога Ковель — Люблин. Летучки расформировали, а личный состав санупр армии использовал в качестве резерва для госпиталей и санбатов. Должность — санинструктор. Учился в россошанской школе младшего и среднего медперсонала, за окончание с отличием присвоили звание старшины, обмундирование и денежное довольствие получил на месяц вперед, все, как положено, и личное оружие — автомат ППШ под номером ЯТ-2478 — тоже было при старшине. Собственно, автомат-то и ввел в заблуждение Касьянову, которая подумала, что старшина привел с собой взвод охраны.

— Скажите, Фомин, а вы стрелять умеете? — спросила Касьянова и тут же пояснила свой вопрос. — Не просто стрелять, это даже я могу, а все делать именно так, как это полагается в бою?

— Не знаю, — помялся прибывший. — Вроде получалось.

— Что значит «вроде получалось»? Вы сами-то в боях были?

«Чего спрашивать, какие бои у санпоезда», — подумал про себя Фомин, но вслух ничего не сказал, потому что не знал, можно ли считать боями те переделки, в которые он попадал, и пожал плечами.

Очевидно, этот жест был истолкован Касьяновой как завуалированное отрицание, и она, кивнув на автомат и пистолетную кобуру на поясе старшины, въедливо спросила:

— Если не воевали, то зачем весь этот склад оружия таскать? — Она поднялась с места, показывая, что разговор окончен и ответами она не может быть довольна ни в какой мере.

Стоящая рядом со старшиной капитан медслужбы выглядела просто кнопкой, и когда Фомин это разглядел, он едва не прыснул от смеха и еле сдержал себя, Касьянова это заметила, и сдерживаемый до того гнев на начсанупра теперь обратился и на старшину.

— Смирно! — крикнула она. — Станьте как полагается, и нечего при мне строить загадочных улыбок. Мона Лиза в галифе. И запомните, что круг ваших обязанностей будет следующим. — Касьянова сделала паузу, чтоб начать перечисление, но в дверь вошли сразу несколько человек.

Красивый молодой лейтенант-артиллерист шагнул к Касьяновой и доложил:

— Товарищ капитан, ваши люди в количестве семи человек задержаны караульными постами нашей части внутри расположения. В соответствии с уставом гарнизонной и караульной службы и наставлением по охране войск в прифронтовой полосе требуется опознание задержанных должностными лицами части или подразделения, к которой нарушители принадлежат, в течение двадцати четырех часов с момента задержания.