Алексей Каплер - Долги наши

Кузьма Кузьмич выходит и вместе с профессором направляется к машине.

— Эй, штрейкбрехеры! На пляж! — слышится с берега голос Зины.

Толя и Саша убегают вниз, к морю.

Профессор, Кузьма Кузьмич и еще один интеллигент из числа «дикарей», все в полосатых пижамах, ныряют под капот профессорской «Волги». Теперь видны только три пары полосатых пижамных брюк.

— Тут все в порядке, — говорит Кузьма Кузьмич. — Заводите…

Профессор усаживается на место водителя, нажимает стартер. Жужжание. Двигатель не заводится.

— Еще раз, пожалуйста… — просит Кузьма Кузьмич.

Жужжание, двигатель не заводится.

На полянке появляется высокий человек с большим рюкзаком в руке — Тужиков.

— Гм… Лагерь диких. Здорово, товарищи! Что это вы делаете?

Из-под капота появляются измазанные фигуры.

— Ого! Тут, видно, крупная индустрия!

— Не заводится, не хочет, — говорит профессор.

— Подача в порядке, искра есть.

Тужиков, взглянув под капот, поправляет пальцем отошедший провод.

— Заводите.

— Да я уже пробовал.

— Ничего, заводите.

Профессор садится за руль, нажимает стартер, мотор сразу заработал. Интеллигенты с недоумением переглядываются, с недоверием слушают. Мотор ровно работает.

— Кончики есть у вас? — спрашивает Тужиков.

— Пожалуйста, пожалуйста.

Все бросаются к своим машинам, подают Тужикову тряпки. Тужиков неторопливо вытирает пальцы.

— Пошли умываться, — говорит Кузьма Кузьмич и вместе со вторым интеллигентом уходит.

— Можете заглушить, — говорит Тужиков профессору. — А хорошо тут у вас.

— Да, место изумительное.

— Питаетесь чем?

— До деревни четыре километра, там рыба, птица…

— А вода?

— То-то и оно, вода… Приходится тоже возить из деревни. (Тужиков свистнул.) Собственно, вода есть, рядом. Но тут, изволите видеть, живут кулаки. Как они выросли на нашей почве, непонятно. Но факт налицо А вы, простите за любопытство, тоже хотите здесь остановиться?

— Да вот иду пешим порядком, с палаткой. До Симферополя, конечно, поездом. А вы — москвичи?

— Коренные ленинградцы.

— Земляки! Где живете?

— На Кутузовской, Французская набережная по-старому. Знаете?

— Как же, соседи. Мы на Пестеля. Угол Литейного.

— Напротив кондитерской?

— Совершенно верно. И окна у нас на кондитерскую.

— Подумать! А путешествуете один? Семья дома осталась?

— Да, один путешествую.

Поняв, что Тужиков уклонился от ответа, профессор старается замять неловкость.

— Приятно встретить соседа. Таня, чайку бы… Познакомься, наш земляк, товарищ…

— Тужиков Петр Андреевич.

Татьяна Ивановна выглядывает из палатки.

— Очень приятно. Извините за сервировку. Вода у меня, к счастью, осталась.

— Да, вода, вода… — вздыхает профессор. — Собственность на воду… Удивительно…

— Я, знаете, тоже иной раз погляжу на эти ограды в полтора человеческих роста, да еще с колючей проволокой, да с объявлениями «злая собака», «вход воспрещен»… У меня у самого есть дача — просто домик, никаких заборов, зелень вокруг… а эти замки, щеколды, задвижки, сторожки… не перевариваю я всю эту пакость.

— Как мы с вами одинаково смотрим на вещи, — отвечает профессор. — Морской берег ухитряются разгораживать. Дай им волю, воздух разгородят. Есть у меня одна идея… Танюша! Там бутылочка, так ты ее… А вы, простите за любопытство, чем занимаетесь?

— Рабочий.

— Всю жизнь у станка?

— Выдвигали, конечно. Судьей был, в министерство переводили, а я все обратно к станку, как-то оно больше по мне. Посидишь в кресле, и домой потянет. Секретарь райкома ругается. Я и в войну рядовым пошел в ополчение. Ну, потом уж по-всякому приходилось.

— И шрам — тех времен?

— Да, Отечественной войны памятка. Как раз в этих местах воевали. Здесь наш полк окружили… Потому сюда и приехал. Любопытно поглядеть… Вытащили меня здесь из огня. Командир батальона… Три километра на себе тащил. Ну-ка поглядите сюда…

— Ров.

— «Ров»… Траншея. Вот ходы сообщения, стрелковая ячейка… осыпалось, заросло все…

— Пойдемте. Пойдемте. Мечи, Танечка, на стол все, что есть. Честно говоря, я собрался в Ялту, но это успеется. Прошу. Будьте гостем.

За калиткой дачи Потапенко происходит между тем нечто странное: Яков Васильевич копает под калиткой яму. За его работой наблюдает Дуся с повязанной полотенцем головой.

— Копай, копай. Лагерь, понимаешь, раскинули, половецкий стан… Ничего, друзья. Мы вам такой сюрприз приготовим… Дорогу сюда забудете. Война так война. Весь вид заслонили. Нахальство. Разве у нас такой был вид? Лена, а Лена, — кричит она в сторону дома, — достань из погреба жбанчик с квасом. (Слышен голос Лены: «Сейчас».) А как приберешься, сбегай за хлебом, не забудь. (Голос Лены: «Не забуду».) Фу, устала, далее намокла вся. Что с этой девчонкой делать? Денег не платит. Пусть хоть в доме пользу дает. Паспорта на прописку не могу от ее допроситься. А может, она вовсе не она? А?

— Не болтай чепуху — «не она». Работает, как проклятая. Домработницу из нее сделала. Возмутительно.

— А мне, думаешь, не возмутительно? Мне самой ее, может быть, жальче, чем тебе. Да не могу же я ее просто за так держать. Ничего, девочка молодая, ей полезно. Между прочим, неплохая девчонка, мне даже нравится, что такое по дому бегает… Ах, Яша, другой раз посмотрю на нее… как-то сердце переворачивается… хорошая девочка…

— Предупреди жильцов — пусть через парадную ходят, а то из-за твоей ямы кто-нибудь шею сломает…

Потапенко выбрасывает из ямы облепленный землей тяжелый металлический предмет. Дуся поднимает его.

— Кастрюля, что ли? — она отбрасывает металлический предмет в сторону. — Ночью опять кто-то лазал к колодцу. А наш идиот даже не тявкнул. С такой собакой хозяев прирежут, а Полкан еще руку лизнет и спасибо скажет. (Тронула скамейку, стоящую у калитки.) Смотри, уже разваливается. Вчера только они ее сбили… И что за плотники такие?

Потапенко вылезает из ямы.

— Хватит. Больше рыть не буду.

— Ой, Яшенька, какой ты грязный… — рассмеялась Дуся. — Дай я лицо тебе вытру… Утомился? Почему это мне другой раз так тебя жалко станет — даже в груди больно?..

— Ласточка, ласточка… Каких только глупостей я для тебя не делаю… С ума сошла! Больно!

— Седой! Седой! — вырвала волос, бросилась бежать.

Потапенко ловит ее, обнимает.

— Значит, старик? Да?

— Глупости. А только как вспомню, каким ты веселеньким был… Болен ты, Яшенька.

— Пустяки.

— И куда он пропал, этот чертов профессор… Лена! А Лена! (Голос Лены: «Ау».) Рубашку Якову выгладила? (Голос Лены: «Выгладила, в шкафчик положила»). А брыджи? (Голос Лены: «И бриджи».) Ах, Яша, какого я льва видела!

— Льва?

— Возле раскопки, валяется. Весь каменный, здоровущий, совсем почти цельный. И лапой так делает. Вот бы нам.